Не надо бояться свободы дискуссий

В интервью изданию «Православная Русь« (Джорданвилл, США), профессор Московской духовной академии протоиерей Максим Козлов рассказал о подготовке священнослужителей в духовных школах Русской Церкви и об опыте работы с молодежью на приходе святой мученицы Татианы при МГУ, настоятелем которого он является.

– Канонический возраст для рукоположения священника (30 лет) соблюсти невозможно. Священников не хватает, особенно если мы отъедем от Москвы, пересечем Урал или просто окажемся в Вологодской, Костромской, Архангельской епархиях. Конечно же, открывающиеся храмы требуют большого числа нового духовенства. Большой приток в Церковь и в духовные школы был в начале 90-х годов, когда пошли учиться в семинарии и рукополагались в священство те, кто до того в силу жизни в Советском Союзе не имели такой возможности, потому что в советское время человеку с высшим образованием было крайне затруднительно поступить в семинарию.

С этим стало легче в конце 70–80-х, но все равно крайне трудно. Были ограничения для военных или учителей. И вот все эти люди, включая не очень молодых, дали нам поколение учащихся духовных школ первой половины 90-х. Как преподаватель, вспоминаю это время как самое радостное: это было время надежд, единодушия — и действительно, очень серьезные люди шли в духовные школы. Потом получилось так, что поколение абитуриентов исчерпалось: все старшего поколения, кто хотел поступать, отучились. Сейчас поступают молодые люди после школы, армии или после светского учебного заведения. Это, в основном, люди, повзрослевшие в постсоветском обществе, выпускники современной российской школы.

Конечно, уровень очень разный, как и уровень наших семинарий очень разный. Есть те, о которых сегодня можно сказать, что они являются высшими учебными заведениями в полном смысле этого слова. Это Московские духовные школы, Санкт-Петербургские духовные школы. Из провинциальных назову Смоленскую, Тобольскую, Томскую, Саратовскую, Ставропольскую семинарии.

Хорошо, если они выпускают, например, по 40 человек в год. Провинциальные выпускают человек по 10–15. Московская выпускает человек 80–90. Не все выходят в сане или сразу рукополагаются. Количество приходов возрастает, а старое духовенство стареет и умирает. В этом отношении есть физическая необходимость. Как правило, приходы в городах требуют не одного и не двух клириков.

Я бы не боялся самой молодости нашего духовенства, но плохо когда выпускник, не имеющий опыта служения со старшими клириками на приходе, окончив семинарию, после короткой практики в архиерейском соборе направляется для самостоятельного служения на приход в маленький город или село. Он должен сам «выплывать» из этой ситуации. И тут молодому человеку, которому еще нет 30-ти лет, без жизненного опыта оказывается очень трудно. В любом случае лучше это, чем рукоположение (которое имеет место) тех, кто не получил регулярного духовного образования, а получает его потом заочно.

Все же 5 лет, проведенных на семинарской скамье, это довольно крепкая закалка и в отношении самих навыков церковной жизни, и в плане бытовой стороны жизни. Это — формирование системы трезвых богословских взглядов. Выпускники очной духовной школы в значительной степени оказываются носителями общецерковного предания, чем своеобразных частных воззрений. У семинаристов образуется братство. Если рос человек на приходе, знал только своего священника, его порекомендовали, архиерей его рукоположил, то в духовном отношении кругозор его заужен, и понятие вселенской Церкви для него ограничивается представлением о двух-трех соседних приходах.

– Как происходит работа с каждым отдельным учащимся? Существует ли свобода богословской дискуссии?

– Здесь я скажу о ситуации в Московских духовных школах. Я бы не сказал, что в наше время существует жесткий диктат в отношении каких-либо воззрений, выходящих за пределы общеобязательного в нашем вероучении. Конечно, антитринитарий в нашей семинарии учиться не может, но даже в области экклезиологии у нас и среди преподавателей могут быть разные взгляды, в отношении, скажем, к инославным.

Достаточно интенсивная дискуссия имеет место в области сотериологии. Совсем недавно закончилась (постановлением богословской Синодалыюй комиссии) многолетняя дискуссия о допустимости применения термина пресуществление в отношении православного понимания Евхаристии. В этом вопросе обнаружились разные точки зрения. Я бы не сказал, что у нас существует требование единомыслия с преподавателем или что существует официальная богословская или церковно-историческая линия, которой студент обязан следовать.

В отношении церковной истории есть разные подходы. Отец Владислав Цыпин и отец Георгий Митрофанов стоят на очевидно разных подходах, А.К. Светозарский и, с другой стороны, о. Владимир Воробьев и о. Александр Мазырин тоже имеют разное понимание событий церковной истории. В основном есть требование аргументированно защищать свою позицию. Конечно, если мне студент по сравнительному богословию напишет, что экуменизм — «ересь, ничего знать не хочу и отвечать на вопрос не буду», я ему поставлю «2», потому что он прикрывает невежество ревностью о Православии. Но если он аргументированно, ссылаясь на документы, в сочинении будет защищать позицию о желательности выхода из ВСЦ, это не повлияет на оценку, которую я ему поставлю. И так, я полагаю, происходит в большинстве предметов.

Личностные свойства преподавателя имеют место, но это есть и в светском вузе. Это личность преподавателя, а не требование некой унификации взглядов. Мне кажется, свобода внутри наших духовных школ сейчас достаточно велика. Можно посмотреть интернет-узел Учебного комитета «Богослов.Ru«, его форум, который дает возможность свободно высказываться представителям разных точек зрения.

– Какой аспект воспитания молодежи на приходе требует особого внимания?

– Молодежи обязательно нужно давать возможность приобщения к живой внебогослужебной деятельности. Это может выражаться в разном. Я слышал о том, что уходят молодые люди потому, что им не очень понятно, что они могут делать, кроме того, что только молиться. И хотя, конечно, богослужение и молитва должны быть основой всего, но мы не должны соглашаться с тем, чего от нас хотела советская власть, чтобы в Церкви богослужением все и заканчивалось. Я не хочу сказать, что это должна быть только жестко обозначенная социальная деятельность — помощь бездомным или сиротам, хотя это, конечно, тоже очень важно. Реальный опыт — видеть того, кому плохо, и что-то для него сделать, это очень существенно.

Мы, например, ездим в Колычевский монастырь под Егорьевском, в котором четыре монахини, а четыре пятых части этого дореволюционного здания занимает психоневрологический интернат. Там человек 600 больных. Мы привозим молодых людей, чтобы они поняли, что это не просто какие-то страшные больные, от которых можно только бежать; первая реакция такая, но к третьим суткам перестаешь это замечать. Важно, чтобы молодые люди поняли, что это помощь действительно больным людям. Можно приехать помочь маленькому приходу спеть Литургию, посетить детские дома, дома престарелых. У нас на такие летние двухнедельные поездки конкурс, потому что мы не можем взять всех желающих. Они готовятся с осени: проходят вероучение, осваивают песнопения.

Второго типа миссионерские поездки — в отдаленные епархии, где не хватает духовенства. Мы были два раза в Костромской епархии, на Алтае, в этом году в Якутии; там вообще духовенства не бывает. Это для прихода очень важно. Те, кто съездил в эту поездку, становятся опорой прихода, вокруг них собираются другие молодые люди, для прихода они становятся первыми помощниками.

Интернет-издания — тоже живое дело. «Татьянин день» мы перевели в электронный формат. Вокруг этого издания собирается много людей, студенты; на 90 процентов это плод их труда, мои функции там, по крайней мере, не творческие. Певческая школа и т. д. Что бы там дальше ни было, главное, чтобы молодые люди сами что-то делали. Беда начинается, когда для молодежи что-то организуют: вот вам летний лагерь, вот вам концерты, вот вам паломническая поездка. Им нужно находить дело, а не устраивать мероприятие, тогда это будет сплачивать, и к этому будут тянуться. Потому что молодежи хочется чего-то настоящего.

Беседовала Мария Псарева