Бабушки-прабабушки

Лет до шестнадцати я искренне полагала, что до меня на свете никто не жил, не чувствовал, не размышлял. Когда же одна из бабушек начала рассказывать истории о себе, своей матери, других бабушках и прабабушках, я впервые почувствовала себя частью большого целого и вдруг поняла, что значит семья и род. И мучительное открытие подросткового возраста «человек — одинок!» сменилось на благодарное сознание того, что родные, которых я никогда даже не видела, молятся за меня — там, в Вечности.

Бабушка Варя

Мужа бабушки Вари, дедушку Василия, воспитывали не родные родители, а бездетные дядя с тетей. Бездетными они стали, потеряв ребенка. Тяжело переживали потерю. Ходили на богомолье в Киев пешком. Стали «понедельничать» — поститься в понедельник, помимо положенных среды и пятницы, много молились. А потом попросили себе смирного ребеночка у родного многодетного брата и воспитали его как сына.

Вот в эту семью и попала молоденькая бабушка Варя. И пришлось привыкать ей к ворчливой свекрови. Просит Варя: «Мамаша, дай мыльца постирать». А свекровь с печки бросает мыло в корыто, так, что Варю всю обрызгает: «На, не напасешься на тебя!». Спустя какое-то время: «Мамаша, бараночкю дай ребеночкю пососать». (В деревне говорили «ребеночкя, молочкя»). Летит с печки баранка: «На, Катучиха, пропасть тебе пропастью!».

А Варя как ни в чем не бывало и дальше ласково обращается к свекрови, а та, растаяв от ласки, признается: «Вот, Варя-душкя, за что я тебя любю: что ты быстро ко мне оборачиваешься!». И, несмотря на свою сварливость, души в Варе не чаяла.

Из девяти детей бабушки Вари ни один не умер в младенчестве — вещь неслыханная. Когда же пришлось ей хоронить восемнадцатилетнего сына, она ни слезинки не проронила: «Мне грех плакать, у меня Господь младенцев не забирал».

Когда пришли раскулачивать и высылать семью, побежала в Рязань, нашла нужного человека и напала на него: «Говорите, кулаки мы. А почему нас так называют, знаешь? Эх, ты! Это потому, что мы спим на кулаках. Нам спать на подушке некогда, у нас семья — девять человек детей, они с шести лет работают». Убедила! Отстояла дом и семью.

Часто приходили к ней советоваться. Если же спрашивали о чем ее мужа, кричала ему: «Молчи Вася, говори: я ничего не знаю». Он так и делал.

Бабушка Варя все время поучала дочерей, готовила к семейной жизни. Любое поучение начиналось словами «И-и, девки»: «И-и, девки! Мужик — что крест на глАве, а баба — что труба на бане». «Не смотрите, кто лучше живет, смотрите, кто хуже». «Найдешь — не радуйся, и потеряешь — не плачь». Никогда не унывала и утешала людей: «Господь нами правит, а не мужик богатый».

Как-то раз зашла бабушка к знакомым, а те пасмурные. Хозяйка поделилась своим горем: сын, военный, в долгой отлучке, а невестка родила в его отсутствие от другого. Теперь людям на глаза показаться стыдно. Бабушка ее утешила: «И-и, милая, это разве горе? Баба рОдила — это не горе. Вот если б мужик рОдил бы — вот было бы горе!» Сказала — и словно груз с хозяйки свалился, а то невестку видеть не могла. А сын так с войны и не вернулся, и они этим ребеночком утешались.

Бабушка Варя не раз рассказывала близким, как хотела бы умереть: «Чтобы перед смертью поболеть, жизнь свою вспомнить, прощения попросить. Но чтобы недолго болеть, недельки две бы. И чтобы солнышко было и дождичек».

Так и было: поболела недолго и мирно скончалась. А когда гроб из церкви понесли, пошел грибной дождик, как сквозь сито. И выглянуло солнце.

Бабушка старенькая

«Ой, душкя ты моя! Ой, кто пришел!» — прохожу скорее на кухню: нет ли пышек? Еще нет, но сейчас будут. «Счяс я тебе пышкю испекю». Нет в семье человека, который бы не любил бабушкиных пышек.

Лет в тринадцать интересуюсь у бабушки старенькой:

— Бабушка, а ты красивая была?

— Ой, милкя, разве я помню?

А я-то вижу фотографию бабушки старенькой и дедушки Алеши: оба красивые, молодые.

— А тебя дедушка Алеша любил?

— Любил, душкя, любил. Хоть бы раз жабой обозвал!

Такое отсутствие романтики было мне непонятно. Позже узнала: бабушка осталась вдовой в тридцать два года. Дедушка погиб в первый же год войны, так и не увидев младшую дочь. Восемь детей было у бабушки, пятеро умерли, троих надо было растить одной. Мысль об устройстве личной жизни не могла даже в голову прийти ни ей, ни детям — личная жизнь кончилась с началом войны и смертью мужа. И не виделось в этом ничего особенного.

Бабушка старенькая была характера легкого. Веселость и шутка часто выручали ее. Захотелось как-то бабушке картошки жареной. А в семье мужа обычно картошку не жарили. Вот бабушка ест, сковородку заняла, а деверь ждет, пока она поест, хмурится недовольно. Бабушка сказала весело в свое оправдание: «Сейчас, сейчас. Картошка какая укладистая!». Все расхохотались.

В войну ходили бабы торф воровать: топить надо было чем-то. Вот поймали их сторожа, бьют лопатой. Бабушка голову закрыла и кричит: «Ой, родимай, не бей по голове, бей по заду!». Засмеялись сторожа и отпустили всех.

Все эти забавные истории узнала я уже от родных. А мне самой запомнился случай, когда бабушка вдруг встала рано утром и пошла накрывать рассаду. Только вернулась, как пошел сильный дождь. И долго потом говорила: «Это Матерь Божия меня разбудила, помогла рассаду сохранить». Надменным своим подростковым умом я не могла понять: неужели есть дело Матери Божией до таких пустяков, как рассада? Я не понимала, что человек, привыкший жить всегда в присутствии Божием, не сомневаясь, просил и о большом, и о малом. И получал по вере своей.

Так просто рассказывала она и о снах-вразумлениях, как о деле хотя и чудесном, но все же постоянно встречающемся. Бабушкина свекровь, будучи беременной, хотела пойти на аборт. Но увидела сон: идут женщины к какой-то страшной то ли яме, то ли землянке, несут в подолах детей и выбрасывают туда. И она тоже идет, но слышит голос: «Последний, а хочешь грешить!». Это действительно был последний ее ребенок.

Когда бабушка старенькая отходила от инсульта и лежала дома, на ее попечение оставили полуторагодовалого внука. Она целый день ему песни пела, сказки рассказывала и играла в воздушный шарик: рукой ему легонько толкает шарик, а он ей. Узнали соседи, что прабабушка дома нянчит внука, со всего дома детей притащили: бабушка, посиди, девать некуда. Она никому не отказала — не различала она своих и чужих, добра была ко всем без разбора. Когда умерла, внук рыдал на ее гробе: «Бабушка ты моя, бабушка! Кто меня, дурака, будет так любить, как ты? И утюгом я в тебя кидался, и обзывался — а ты все прощала!».

Слабое поколение

Уже не спросить мне прабабушку об этом. А когда была жива она, хоть бы раз пришло в голову посоветоваться или просто поделиться, поговорить по душам. Пышки я ела, сказки слушала, но едва ли задумывалась о том, какую жизнь она прожила. Бесконечное топтание на кухне, желание сделать приятное и испечь вкусное воспринимались как должное, ворчание игнорировалось, а шептание вечерних молитв и посещение храма казалось такой же неотъемлемой частью, как платок на голове и вязание в руках.

Я дежурно сообщала об отметках в четверти, о здоровье мамы, папы и брата. Не знала, о чем еще говорить. А надо было не говорить, а слушать. Уверена, ее рассказы были бы не менее захватывающими, чем приключенческий роман, и полезней, чем консультация семейного психолога. Если бы могла тогда себе представить, какое сокровище опыта, страданий, человеческих взаимоотношений так и не будет открыто мною!

Мы уже другие: не такие сильные, не такие добрые, не такие терпеливые. Но бабушки не уходят насовсем, а протягивают за собой ниточку в вечность, а в сердце звучит: «Душкя ты моя».

Рисунки Алены Гудковой