Епископ Лонгин: «Христианство – это свобода»

И во время интервью в его кабинете надрывается телефон. Самые разные люди ищут помощи в различных жизненных ситуациях. Порой грустных, порой радостных… Позади ― пять лет архиерейского служения в нашей области. За эти годы построены десятки храмов. Новостные ленты не обходятся без регулярных новостей о церковной жизни ― «заложили, освятили, открыли». Дано бессчетное количество интервью СМИ. Но жизнь Русской Православной Церкви по-прежнему вызывает сочувственное отношение у одних, пересуды, домыслы, споры у других. Несмотря на то, что роль Церкви в жизни общества все заметнее, для многих она остается terra incognita. Поэтому с епископом Саратовским и Вольским Лонгином мы говорим о служении архиерея, отношениях с властью, государственной идеологии, особенностях национального характера, нашумевшем фильме архимандрита Тихона (Шевкунова) «Гибель империи», современном Афоне и многом другом.

Я не работаю, я так живу

Епископ Саратовский и Вольский Лонгин

― Мне трудно оценивать степень своей влиятельности, тем более, что я до сих пор считаю себя здесь новым человеком. Пять лет ― небольшой срок, но какие-то итоги подводить уже можно. Саратовская область, как и вся Россия,― православный регион. И даже если люди не воцерковлены, их самоидентификация такова ― они считают себя православными. Крещены сами, крестят своих детей, венчаются, отпевают своих усопших ― так или иначе связаны с Церковью. Я как епископ, возглавляющий в нашей области Русскую Православную Церковь, представляю в первую очередь интересы этих людей. И я никогда не пытался взять на себя каких-то иных функций и полномочий. Но Православие ― основная конфессия в регионе, и большая часть общества, включая власть, понимает это и поддерживает нас в наших начинаниях.

Да, за эти годы я общался с очень многими людьми, среди которых, конечно, есть и представители власти. Мне приходится много ездить по области, я знаю всех глав администраций. Нередко деловое общение перерастает в личное. Часто связи не рвутся и тогда, когда люди оставляют свои высокие должности.

― А за советом люди, облеченные властью, приходят?

― У нас не любят советоваться, скорей ― поделиться. Не секрет, что обстановка у нас в регионе не самая простая, и люди порой приходят ко мне поговорить, иногда и пожаловаться по-человечески. Но специальных усилий для того, чтобы влиять на какие-то процессы в области, не имеющие отношения к церковной жизни, я никогда не предпринимал и не предпринимаю. Моя задача ― исполнять свои обязанности правящего архиерея.

―В чем суть Вашего служения и чем Вы отличаетесь от любого другого начальника?

― Епископ ― человек, который наблюдает за соблюдением правил в церковной жизни, избирает и рукополагает новых священнослужителей, принимает решения об открытии новых приходов. Кроме того, у епархии много хозяйственных забот, связанных со строительством и реставрацией церковных зданий, их надлежащим использованием. Если в епархии есть духовная школа, правящий архиерей обычно является ее ректором. В-общем, обязанностей достаточно много и все они требуют большой ответственности.

Но основная цель нашего служения ― существование Церкви, воцерковление народа, просветительская деятельность.

И еще мы, православные христиане, должны всю свою жизнь выстраивать на основе христианского отношения к миру и друг к другу.

― Что из сделанного за пять лет Вы выделяете как главное, и что по-настоящему радует?

― Я не склонен строить далекие планы и потом давать им оценку. Делаю то, что «вопиет» сегодня. Строим новые храмы, потому что они необходимы людям. Радуюсь каждому человеку, который приходит в храм. Отрадно, когда вижу молодые внимательные лица. Было бы громко сказано, что нам многое удалось, но какое-то движение, пусть и не очень пока заметное, есть.

― По отношению к Вашему служению можно говорить, что у Вас есть более любимые дела и менее любимые?

― Люблю служить в храме, для меня это огромное утешение.

― Как обычно складывается Ваша рабочая неделя?

― Все зависит от церковного календаря. В праздничные и воскресные дни я обязательно служу. Если у какого-то храма в нашей области престольный праздник, то выезжаю туда. Как правило, с понедельника по пятницу у меня обычные рабочие дни. Я встречаюсь с людьми, которые ищут со мной встречи, и с теми, которые могут нам помочь в тех или иных вопросах. Принимаю всех, мои двери всегда открыты. Идет обычная административная работа. Или, например, утром проходит богослужение, затем заседание Ученого Совета семинарии, потом начинается производственное совещание в одном из наших строящихся или восстанавливающихся храмов, и мое служение плавно перетекает в работу начальника строительно-монтажного управления… Выезжаю в Москву на общецерковные мероприятия и заседания Общественной палаты. Достаточно рутинный график, в нем нет особо ярких событий, если не считать церковные праздники.

― А Вы можете, как любой другой человек, сказать по отношению к Вашему служению, что Ваша работа Вам нравится, или все измеряется другими категориями?

― Понимаете, у меня нет разделения на работу и не-работу. Я так живу. У меня нет времени, когда я работаю и когда, как любой другой человек, ухожу домой. Я не могу никуда уйти, потому что священнослужитель, выходя из храма, остается священнослужителем. Но я могу сказать, что мне такая жизнь нравится и я счастливый человек.

― Насколько Вы свободны в своих решениях по управлению епархией, в своих высказываниях?

― Абсолютно свободных людей в этом смысле, наверное, нет. Я никогда не буду высказывать свое личное мнение, если оно поставит меня по какую-то «сторону баррикад». И это связано не только с политической ситуацией, у нас очень много разногласий внутри общества. Сейчас везде господствует дух партийности. А Церковь должна объединять людей, для Церкви недопустимо разделять людей по принципу «наш ― не наш» Она должна всех принять. И я стараюсь, чтобы мои высказывания не принесли никому вреда, в первую очередь, Церкви. Хотя, конечно, как и у всякого человека у меня складывается определенное отношение к людям и их делам.

Что касается епархии, то я свободен в своих поступках и высказываниях. Единственное, что меня «ограничивает» ― это Евангелие.

Имеющий уши…

― Вы сказали, что одна из Ваших главных задач ― воцерковление народа. Но голос Церкви сегодня подчас воспринимается как пропаганда и навязывание непонятных ценностей. Как достучаться до людей?

― Вы знаете, всегда были и есть люди, которые никого не слушали и слушать не будут. Кто-то таким рождается, кто-то становится. Но когда в головах и публикациях либеральных журналистов возникает образ Церкви как страшной организации, которая вот-вот с дубиной в руках начнет загонять всех в храмы, становится печально.

Мы должны, по словам Апостола, всегда быть готовыми всякому, требующему у нас отчета в нашем уповании, дать ответ (ср.: 1 Пет. 3, 15). В наше время огромное количество людей приходит в Церковь, задает вопросы, и дай Бог нам сегодня ответить всем, кто спрашивает. И конечно, мы считаем своей обязанностью информировать людей о жизни Церкви, о том, что она из себя представляет.

― А почему Церковь считает своим долгом рассказывать людям о себе?

― Потому что большинство людей в нашей стране, как я уже сказал, крещены и хотя бы формально принадлежат к Церкви, и их просвещение является нашей прямой обязанностью. Бывает, что человек ходит мимо храма год, два, десять лет, а потом заходит и остается. Таких людей очень много. Но для того, чтобы человек однажды вошел в Церковь, ему нужно что-то о ней услышать. Христианство очень глубоко, оно дает пищу и сердцу, и интеллекту человека, поэтому его необходимо изучать. Кто не хочет чего-то видеть, слышать, всегда может «переключить канал или нажать на кнопку» ― есть такое выражение, очень любимое нашими либералами. Согласитесь, не так уж настойчива сегодня Церковь, не так уж ее «много».

― Почему, на Ваш взгляд, среди людей, позволяющих себе негативные высказывания о Церкви, много людей думающих, неравнодушных?

― Порой они просто остаются в плену стереотипов, приобретенных много лет назад. В ком-то ― чувства, схожие с подростковыми. В четырнадцать лет человеку, что ни скажи, он на все отвечает: «Отстань, сам знаю!». Многие люди, которые считают себя образованными, не хотят никого слушать, им нужно до всего дойти своим умом. И когда Церковь говорит, что она обладает истиной, всем этим людям сразу хочется с этим поспорить.

Причин много и личностных, и исторических. Но если некоторые люди сегодня высказывают критику в адрес Церкви, это не значит, что они никогда не станут церковными людьми. Очень многие когда-то отвергали для себя возможность христианской жизни, и если бы им сказали, что лет через пять они будут стоять в храме и петь акафист, скорее всего, в ответ они покрутили бы пальцем у виска.

Есть сейчас и такое явление: общение на интернет-форумах. Основная масса тех, кто там негативно высказывается о Церкви,― язычники и сектанты. Когда в 1990-х годах зарубежные секты начинали бурную деятельность в России, мы предупреждали, что это обязательно разделит наш народ. Так и произошло. Когда в те же 1990-е годы люди хлынули в храмы, а храмов было очень мало ― действующих, не разоренных и не разрушенных в советский период,― мы оказались к этому неготовыми. Я никогда не забуду глаза измученного священника, который в одном из московских храмов в начале девяностых годов одновременно крестил человек двести. А сектанты приходили с Запада, вооруженные деньгами и гуманитарной помощью, раздавали Библии, другую литературу, собирали дворцы культуры, стадионы. Они предлагали явный суррогат. Но люди с радостью покупают товары в яркой упаковке, если до этого они ничего другого не видели. Потом уже становится ясно, что внутри ― только синтетика и красители, вредные для здоровья.

― Сложилась парадоксальная ситуация. Люди, считающие себя православными, но которых условно можно назвать либерально настроенными, часто защищают право сект осуществлять свою деятельность в России. Чем это можно объяснить?

― Это менталитет, все мы вышли из Советского Союза. Несвободная жизнь накладывает очень сильный отпечаток.

Когда я учился в Болгарии в 1980-90-х годах, у меня было много знакомых из Греции, которые учились вместе со мной. К власти в этой стране попеременно приходят две противоборствующие политические партии. И когда в очередной раз к власти пришли социалисты, они решили отобрать у Церкви часть ее земель и недвижимого имущества. Только в Афинах на митинг протеста вышло тогда около миллиона человек, хотя во всей Греции ― всего девять миллионов населения, и правительство пало. А у нас отсутствуют политическая культура, общественная активность, нет единства в обществе. Почему во время войны в Чечне у нас огромное число людей радовалось нашим временным поражениям, и даже некоторые телеканалы и СМИ ликовали по этому поводу?

― Вы считаете, что русским людям свойственна нелюбовь к Отчизне?

― К сожалению, это действительно характерно для нашей страны и, особенно, для интеллигенции. «Как сладко нам Отчизну ненавидеть!» ― это написано в XIX веке. И такое отношение к собственной стране в нашей истории всегда присутствовало в меньшей или большей степени. Как и ненависть к начальству, злорадство по отношению к нему. Многие стремятся пробраться во власть, но если это не получилось, ту же власть ненавидят. Конечно, любая власть далеко не идеальна, но относиться к ней со злобой нельзя. Есть очень хорошее выражение по этому поводу: «Кто не хочет кормить свою армию, кормит чужую». Тем более верно, что тот, кто не хочет признавать свою власть, окажется под чужою властью. Наши соотечественники в бывших союзных республиках на себе узнали, что это такое.

У нас, когда кто-то приближается к власти, то на него сразу начинаются нападки. Во многом это происходит и в отношении Церкви. Но наше сближение с властью ― это, в большой степени, миф. Скорее, мы вынуждены прибегать к помощи власти в некоторых ситуациях и наоборот, она обращается к нам, когда считает это нужным.

О ростках и цветах

Епископ Саратовский и Вольский Лонгин

― Это необходимо, но невозможно сделать за месяц или год. Есть глубочайшая правда в библейском рассказе о Моисее, который водил народ по пустыне сорок лет, чтобы умерли все, родившиеся в рабстве. Она достаточно жесткая, но емкая: нельзя изменить мироощущение людей в одночасье, должен быть пройден определенный путь.

― Православные ценности могли бы сегодня стать государственной идеологией?

― Ни в коем случае. Православные ценности и государственная идеология ― понятия разного порядка. Православные ценности должны стать основой жизни православного христианина. Человек должен жить по Евангелию и относиться соответствующим образом к миру, людям и Богу. Христианство «прорастает» изнутри, механически насадить православные ценности невозможно. Бывали в истории тех или иных государств периоды, когда границы Церкви и государства совпадали. Эти периоды остались в памяти народов как своего рода золотой век и отличались необыкновенными успехами государственного строительства и национальной культуры. Но это складывалось постепенно.

У нас часто сегодня роль Церкви пытаются определить, оглядываясь на ее исторические заслуги. И говорят: а давайте мы сделаем все, как прежде,― но так, к сожалению, не получится.

Преподобный Сергей Радонежский со своим братом Стефаном ушли жить в лесную чащу, терпели холод, голод, опасность нападения диких зверей. Брат такой жизни не выдержал, ушел. А видимый результат подвига святого Сергия ― огромная всемирно известная обитель. Троице-Сергиева Лавра стала тем плодом, что «вырос» из подвига Преподобного. А был бы такой результат, если бы он сказал своему брату: «Пойдем, создадим Лавру в дремучем лесу, построим там несколько храмов и пригласим Андрея Рублева, чтобы он их расписал»?

Церковь не ставит перед собой подобных утилитарных задач. Воцерковить людей ― это значит не только научить их правильно вести себя в храме. Воцерковление ― внутреннее состояние, жизнь в согласии с воспринятыми христианскими ценностями. Но когда так складывается, что христианские ценности становятся фундаментом жизни людей, и границы Церкви и общества в итоге совпадают, то, конечным результатом становится масса очень полезных для общества вещей.

― Церковь должна влиять сегодня на какие-то процессы в обществе?

― Только опосредованно, влияя на людей. Чем больше будет сознательных христиан, живущих по Евангелию, тем большим будет влияние Церкви. Порой человек, побывав в Церкви, исповедавшись, причастившись, идет на работу или домой и там даже не вспоминает, что во всех своих делах, в отношении ко всем людям надо поступать по Евангелию. Но христианство ― не платок, который можно надеть перед храмом, а выйдя оттуда, убрать в сумочку. Вне Церкви тоже нужно ходить пред Богом.

Очень важно понимать, что Церковь ― это не «аппарат влияния». Церковь ― это совокупность всех верующих. Но поскольку и в жизни, и в политике есть нравственное содержание, мир обязательно преображается вокруг христиан. Можно вспомнить слова преподобного Серафима Саровского: «Стяжи дух мирен, и около тебя спасутся тысячи». Как было в истории с рабством? Ведь Церковь прямо не осуждала рабовладение. Но рабство стало невозможным, потому что люди задумались: «Как же так? Ведь мы все причащаемся из одной Чаши, мы братья». И рабства не стало, не благодаря «административной работе» Церкви, а благодаря тому, что христианские ценности «проросли» в людях.

Многие ценности, принятые сегодняшним обществом в качестве аксиом, которые сейчас «гуляют сами по себе», изначально были религиозными. Достоинство человеческой личности, равноправие мужчины и женщины ― эти нормы вошли в мир благодаря христианству.

― Поделитесь своими впечатлениями от фильма архимандрита Тихона (Шевкунова) «Гибель империи», посвященного «византийскому уроку». Вам близка позиция автора?

― Мы с отцом Тихоном старые друзья и этот фильм обсуждали еще на стадии его замысла и подготовки. Идея фильма мне сразу понравилась. Архимандрит Тихон профессиональный режиссер, закончил ВГИК, у него отличный художественный вкус. Фильм вызвал беспрецедентно широкую дискуссию и в этом его основное достоинство. На мой взгляд, какие-то акценты можно было бы несколько иначе расставить, есть и упрощения, и лобовое сопоставление истории современной России и Византии. Но фильм очень хороший, это настоящая современная публицистика. У архимандрита Тихона есть еще один замечательный фильм ― «Сказы матушки Фроси о монастыре Дивеевском». Очень советую посмотреть.

― А можно говорить о том, что у власти сегодня есть желание привлекать Церковь, чтобы менять что-то в обществе?

― Я думаю, такое желание есть у каждого нормального человека. Тем более, среди влиятельных людей сегодня есть верующие, которые не боятся говорить о своей вере.

― В Саратове во власти церковных людей много?

― Немного, но их становится все больше, как и среди других социальных групп. Хотя, конечно, степень их воцерковления разная. Кто-то уже переступил порог храма, кто-то только заглядывает внутрь, а есть и те, кто исповедуется и подходит к Чаше причащаться.

«Любить любого человека»

― Владыка, Вы недавно побывали на Святой горе Афон, поделитесь своими впечатлениями. На какие средства живет эта большая монашеская республика? Много ли там русских?

― Святая гора ― самое древнее монашеское поселение в современном мире. Ее территория разделена между двадцатью монастырями. У каждого монастыря есть земли на материковой части Греции, что и является для них источником существования. Там есть болгарский, сербский и русский монастыри, все остальные ― греческие. Есть также небольшие скиты и кельи. Кельи ― это очень небольшие монастыри со своим храмом, где живут один-два человека. В XIX ― начале ХХ века, когда на Афоне было много русских монахов, все монастыри быстро росли, в основном благодаря помощи из России. В ХХ веке русских почти не осталось, потому что доступ наших соотечественников туда прекратился, как и всякая помощь. Все двадцатое столетие русский Афон вымирал. В 1950-е годы русский монастырь выгорел.

Когда я приехал на Святую Гору в первый раз в 1989 г., то был поражен: русский монастырь и русские скиты на Афоне были абсолютной копией наших разрушенных храмов в самой России. Сегодня русский Свято-Пантелеимонов монастырь в хорошем состоянии, в нем около 70 человек братии, приезжает много паломников из России, Украины и других стран. Думаю, что Афон сегодня ― барометр церковной жизни не только для Греции. Возможно, благодаря существованию Святой Горы, в Греции такое отношение к Церкви, о котором мы можем только мечтать.

― Жизнь на Афоне меняется или время там остановилось?

― Время там остановилось в прямом смысле: на Афоне византийское время. Двенадцать часов ночи наступают всегда в момент захода солнца. Афон живет как сто и тысячу лет назад. Но в чем-то и он меняется. Есть дороги, которых раньше не было, ездят машины, появилась мобильная связь. Греческая братия активно занимается миссионерством. У Элладской Церкви большая миссия в Африке, где есть уже целые епархии, семинарии, монастыри. Поэтому отчасти образ жизни святогорцев меняется, но при этом неизменным остается его внутреннее содержание. Монашество, с одной стороны, самая консервативная, стабильная часть Церкви, и одновременно ― самая открытая и мобильная. Потому что в идеале монах ― человек, который свободен в высшей степени.

― Не очень понятно, как монах может быть свободным в высшей степени?

― Монах отказывается от многого, в том числе от семьи. Но это «многое» у обычного человека забирает, как правило, всю его жизнь. Монах свободен от этого, и в то же время ― всегда готов ко всему. Это внутреннее ощущение дает чувство колоссальной свободы.

― Для стороннего наблюдателя монашеская жизнь, как и жизнь христианина вообще, полна запретов и ни о какой свободе речи не может быть.

― Нет, монашество в его идеальном исполнении ― это абсолютная свобода. То же касается и любого человека, если он состоялся как христианин. В обычной жизни ведь тоже есть запреты, к которым все привыкли. Более того, без них просто не выжить. Помните старый анекдот: «Появились новые льготы. Разрешено стоять под стрелой, идти на красный свет и заплывать за буйки». Жизнь христианина также регламентирована, но, скорее, некими предостережениями. Кому-то, может, они и покажутся лишениями. Но жизнь человека верующего, который старается жить по заповедям, наполняется гораздо большим смыслом. Лишь на первый взгляд кажется, что ему «ничего нельзя» и ничего не осталось в жизни. Но на самом деле перед ним открывается огромный мир, по сравнению с которым все мирские радости, казавшиеся до этого такими ценными, становятся ничего не значащими.

Есть столько интересного и важного, ради чего человек приходит в мир, что жизни не хватит познать и объять все это. Но то, о чем я говорю, нужно увидеть внутренним зрением и пережить в собственном сердце. Можно понять это и с помощью интеллектуальных усилий. Но человек, переживший это изнутри, который пришел в Церковь и встретил Христа, знает, насколько верны Его слова: кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек (Ин. 4, 14).

― Какова роль монашества в современном мире?

― Монашество свидетельствует о том, что в современном мире живы такие понятия, как героизм, жертвенность, готовность служить Богу и людям. На мой взгляд, существование монашества и готовность людей жертвовать собой ради Бога и ближнего, даже идти на смерть ― это признак того, что общество еще живо.

― Россиянин может на Афоне принять монашество и там остаться?

― Конечно.

― Какие монастыри в России можно назвать нашим Афоном?

― Валаамский монастырь. Его и называют северным Афоном, в том числе и по схожести островной жизни. Но дело в том, что монашество в современной России очень молодое, ему всего 20 лет. Для подлинного возрождения монашества должно смениться несколько поколений людей.

― Монашество строится на передаче опыта от старших к тем, кто делает первые шаги. А чему Вы научились от своих наставников, какими были главные уроки?

― Не только монашество, но и христианство в целом, согласно известному святоотеческому выражению, «показуется, а не доказуется». Почему люди шли к преподобному Сергию Радонежскому? Потому что рядом с ним становилось понятно, что христианство «исполнимо в нашем мире».

У людей, которые жили до нас, можно поучиться любви ко всем, умению различать человека и его грех, умению любить любого человека, несмотря на грехи, которые владеют всеми нами. Нужно учиться терпению, умению быть верными себе, сохранять свое христианское мировоззрение в любых условиях, делать свое дело и верить Богу. Ведь даже когда казалось, что христианство умирает, когда разрушались храмы и люди верующие подвергались гонениям, они выстояли. Верить в Бога, когда все вокруг говорят, что верить нельзя ― этому стоит учиться!

― А кто Ваши друзья, близкие люди?

― В основном, конечно, это церковные люди: духовенство, друзья по семинарии, те, кто окружает меня всю мою жизнь. Их очень много и в этом смысле я счастливый человек

― Если остается свободное время, как Вы его проводите?

― Читаю. Церковную литературу, классику. Моей настольной книгой много лет были «Мертвые души» Гоголя.

― Почему современному человеку порой так сложно отличить подлинное от подделки, это касается выбора и музыки, и литературы?

― А потому что не видели подлинного, не пробовали. Глаз, вкус, слух должны привыкнуть. Если вы привыкли к нормальной пище, то не будете есть синтетику. И если человек не понял в детстве, не распробовал, что такое любовь, верность, дружба, то во взрослом возрасте не все уже можно наверстать. Есть период, когда закладываются основы.

Да, люди часто выбирают суррогат. То же ― в отношении выбора между Церковью и сектами, когда человек ищет веры. Мир стремится к хаосу, разрушению. Церковь своим существованием структурирует его, возвращает к гармонии.

― Есть устойчивое выражение «болеть душой». У Вас за что душа болит?

― За очень многое. За страну, за город, дело, которое делаю, за людей. И любой нормальный человек болеет душой за все, что происходит вокруг него.

― Ваши пожелания читателям?

― (Улыбается) Выработать в себе навык отличать подлинное от подделки…

Беседовала Юлия Семенова