Протоиерей Борис Писарев. Мои юношеские воспоминания / Православие.Ru

Сегодня, 23 апреля 2010 г, исполняется 29 лет со дня кончины замечательного московского священнослужителя – протоиерея Бориса Сергеевича Писарева (1905-1981). Отец Борис был известен не только как прекрасный пастырь, но и как талантливый композитор. Его воспоминания, дошедшие до нас, ярко и красочно живописуют церковную жизнь старой Москвы.

Замоскворечье. Между улицами Полянкой и Якиманкой есть переулок, который называется «Спасоналивковский». Посреди этого переулка, напротив Малой Полянки стоят корпуса жилых домов. Обычные безархитектурные и серые дома – коробки образца 1930 года. На месте этих домов до 1929 года стоял храм в честь Преображения Господня, именовавшийся на старомосковском наречии «Спас в Наливках». «Наливками» это место называлось потому, что в старину, когда не было водопровода, и воду по домам развозили в бочках водовозы, здесь был бассейн с родниковой водой, из которого водовозы брали воду, наливая свои бочки – отсюда и название «Наливки».

Храм Спаса Преображения был построен в 60-х годах XIX-го века по проекту архитектора Быковского, на месте старой церкви, разобранной за ветхостью. Это было невысокое, но обширное белое здание, без особых украшений, с высокой, квадратной формы, колокольней.

Внутри храм был очень благолепен и как-то особенно уютен: стены и своды храма были украшены прекрасной живописью работы художника Стороженко; невысокие трехъярусные вызолоченные и хорошей резьбы иконостасы и многочисленные золоченые киоты украшали храм, а просторные и светлые алтари были устланы красным сукном. Массивные, художественные резьбы паникадила спускались со сводов храма и вместо свечей имели разноцветные лампады: красные, синие, желтые и зеленые, от чего храм при вечернем освещении был очень эффектен. Храм был просторный: без столбов и колонн, но без купола, а только со сводами; и в нем был какой-то особенный уют и удобство для молитвы при обилии икон и лампад. Всего в храме было пять алтарей, главный – в честь Преображения Господня, слева от него маленький придел в честь св. Архангела Михаила и в трапезной части два придела: в честь иконы Богоматери «Всех Скорбящих Радость» и св. Николая Чудотворца, а над папертью, на втором этаже, был отдельный маленький храм в честь св. Иннокентия Иркутского, устроенный сибиряком Игуменовым. Возле храма, за алтарем, в деревянном бывшем церковном доме занимал две небольших комнаты настоятель храма – протоиерей Иоанн Никанорович Кесарийский. В 1921 году ему было 43 года, невысокого роста, с русским симпатичным и интеллигентным лицом, с небольшой редкой круглой бородкой и светлыми, коротко подстриженными волосами, обрамлявшими венчиком лысеющую голову. О. Иоанн был уроженец г. Кинешмы Костромской области и окончил Костромскую духовную семинарию, а затем Московскую духовную академию со степенью кандидата богословских наук. Это был скромный и интеллигентный московский священник, без особых ораторских талантов и внешних эффектов, но умевший сказать назидательную проповедь и служивший как-то особенно просто и приятно специфически-священническим баритончиком. О. Иоанн детей не имел и жил вдвоем со своей супругой Ольгой Владимировной, дочерью московского протоиерея, настоятеля церкви Смоленской Богоматери, что на Арбате, о. Владимира Воскресенского.

Особенностью характера о. Иоанна была любовь к детям, к которым он относился с отеческой лаской, а также занятия цветоводством; летом в часы досуга он любил копаться в своем саду.

О. Иоанна Кесарийского Господь послал мне, как благодетеля и наставника, которого я не забуду до конца своей жизни. Я – коренной москвич, родился и все детство свое провел в Москве. Моей воспитательницей была бабушка Вера Кузьминична Мусорина, которая была самым дорогим для меня человеком, и я назову ее ангелом-хранителем моего детства. Но в апреле 1921 года она умерла, и я вынужден был поехать в провинцию к родителям, у которых не жил с младенчества до 15-ти лет. Я прожил там только полгода и тяжелая семейная обстановка побудила меня в ноябре 1921 года вернутся в родную Москву, несмотря на то, что после смерти бабушки там у меня теперь не было родных и близких. И я поехал в Москву, не имея там ни угла, ни средств к существованию. Я с детства был религиозным, церковь всегда влекла меня к себе какой-то непостижимой силой, и я, будучи маленьким ребенком, не мог равнодушно слушать церковного благовеста. И теперь приехав в Москву, я обратился к о. Иоанну Кесарийскому за советом и помощью, так как я знал о. Иоанна и еще при жизни бабушки ходил в церковь, где он служил, и всегда стоял в алтаре, подавая кадило, выходя со свечой и принимая участие в церковном чтении и пении. О. Иоанн, узнав от меня о моем тяжелом положении, отечески обласкал меня, бездомного мальчика. Нашел для меня, бездомного, маленькую комнату в доме рядом с храмом и устроил меня на должность псаломщика, так как я мог хорошо петь и читать. Последствия тяжелых 1919-20-х годов еще сказывались: в храмах было холодно за недостатком дров, многие младшие члены причтов оставили свои должности, и у о. Иоанна причта не было, а должность псаломщика исполняла одна почтенная прихожанка – Клавдия Леонтьевна Служникова. А потом о. Иоанн нашел возможным взять меня к себе. Трудно описать мою радость, когда после скитания и нужды я по милости Божией и заботы обо мне о. Иоанна получил место при храме и стал иметь свой угол.

Как сейчас помню Рождественский сочельник 24/12 старого стиля 1921 года. Торжественно тогда еще гудел благовест московских колоколов. В храме Спаса в Наливках как-то особенно тепло, по-семейному встречали великий праздник Рождества. Ввиду недостатка дров главный храм был на зиму заперт, а служба совершалась в приделе св. Иннокентия Иркутского, расположенного над папертью, на втором этаже. Этот маленький, вроде домового, храм отапливался железной печью-времянкой, а потому в нем было очень тепло и уютно.

Небольшой, одноярусный иконостас был украшен заботливой рукой о. Иоанна и усердных прихожан, а над царскими вратами была укреплена икона Рождества Христова и над ней из разноцветных электрических лампочек составлены слова: «С нами Бог!» Хорошо, с одушевлением и теплотой совершалась Рождественская всенощная, маленький храм был полон молящимися, а с клироса неслось стройное пение хора под управлением регента Александра Ивановича Иванова. После всенощной, придя домой, я лег спать не в своей комнате, которая еще не была достаточно протоплена, а в кухне на русской печи, мне после скитания было так радостно засыпать в тепле, под впечатлением дивной рождественской всенощной и под звуки колоколов, звучащих со всех замоскворецких колоколен. В нашем храме ночных служб не было, а обедня на Рождество совершалась в 7 часов утра. Никогда не забыть мне также пасхальной светлой заутрени и всех радостных приготовлений к Светлому Дню.

По ходатайству о. Иоанна я был посвящен в стихарь преосвященным архиепископом Иларионом, в храме Сретенского монастыря, за ранней обедней в Лазареву субботу 10 апреля старого стиля, и таким образом официально вступил в число клириков. Это была первая ступень на лестнице моего церковного служения, и на эту ступень меня возвел добрый о. Иоанн. На Страстной неделе в свободное от богослужения время о. Иоанн руководил уборкой и украшением храма к Светлому Дню Христова Воскресения. Как только стало тепло, службу начали совершать в главном храме Преображения. Усердные к храму прихожанки чистили подсвечники, мыли окна, украшали иконы и расстилали вычищенные ковры. Я по указанию о. Иоанна приготовлял праздничные облачения и помогал о. Иоанну переоблачать престол и жертвенник. Добрый батюшка позаботился также и об иллюминации храма в пасхальную ночь. О. Иоанн, порывшись в своей кладовой, достал много разноцветных восьмигранных фонариков, которые употребляли обычно для иллюминации, и я на решетках пролетов колокольни развесил фонарики. Тогда все уже было готово: храм блистал чистотой, иконостас украшен цветами, алтарь и амвон устланы лучшими коврами, воздух в храме насыщен ароматом розового масла, которым помазана плащаница, стоящая посреди храма, украшенная цветами и окруженная подсвечниками с горящими свечами. В открытые для проветривания храма окна врываются солнечные лучи, теплый весенний ветерок и веселое чирикание воробьев, приветствующих солнце и весну. Это было в Великую Субботу.

Окончив уборку храма, мы идем немного отдохнуть, а с 4-х часов вечера в храм уже стекаются прихожане, неся для освящения пасхи, куличи и крашеные яйца. Вот уже близится полночь, наступает долгожданная минута. Храм наполняется молящимися: все принарядились, у всех в руках свечи. Я в алтаре помогаю о. Иоанну облачаться в блестящие ризы и сам облачаюсь в стихарь. Хор в полном составе, на правом клиросе. На середину храма выносят хоругви и запрестольный крест и икону, а также фонарь для крестного хода. О. Иоанн берет в руки золоченый крест и трехсвечник с разноцветными восковыми свечами – красной, зеленой и белой, и становится перед престолом. Царские врата и завеса закрыты, настала торжественная минута ожидания. Мы все прислушивалась, ожидая удара колокола в полночный час… и вдруг… с колокольни нашего храма доносится таинственный, мягкий теноровый звук нашего двухсотпятидесятипудового большого колокола… Открывается завеса и царские врата, зажигаются свечи в руках молящихся и духовенства. В алтаре запевают стихиру «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небесах», поем три раза и подхватывает хор: «И нас на земли сподоби, чистым сердцем Тебе славити»… Дрогнули и подняли хоругви, запрестольный крест и иконы, торжественно, с пением, духовенство выходит из алтаря, и трогается пасхальный крестный ход. Из-под сводов уютного храма крестный ход выходит, погружаясь во мрак и свежесть весенней ночи, весело заливается и ликует колокольни трезвон. Во мраке ночи красиво выделяется силуэт нашей колокольни, украшенной разноцветными огоньками иллюминации, как звездочки, горят свечи в руках молящихся, а сердце переполняется невыразимой радостью. Вот крестный ход обошел вокруг храма и остановился у закрытых железных дверей на церковной паперти. О. Иоанн, сотворив крестообразное движение кадилом, возглашает: «Слава Святей, Единосущней, Животворящей и Нераздельной Троице, всегда, ныне и присно и во веки веков». «Аминь», – отвечает хор, а духовенство запевает «Христос воскресе…», которое звучит так неожиданно, так ново, вызывая слезы радости и умиления у молящихся. Открываются входные железные двери, и крестный ход вступает в сияющий огнями храм. «Христос воскресе!» Сколько силы и радости, сколько чувства в этих великих словах! Кто бывал в храме в пасхальную ночь, кто русский православный душой, в ком не замерзло не и не окаменело еще сердце, тот не может не ответить на приветствие священника чистым сердцем и устами: «Воистину Воскресе!» Торжественно и весело проходят Пасхальная заутреня и литургия, за которой Евангелие читалось на 4-х языках. О. Иоанн читает на древнееврейском, два сослужащих священника – на греческом и латинском, а диакон – на славянском. Невольно вспоминаются слова псалмопевца Давида: «вси языцы восплещите руками, воскликните Богу гласом радования».

Около 4-х часов утра богослужение окончилось. В церковных окнах белеет утренний рассвет. О. Иоанн выходит на амвон и поздравляет всех с великим Праздником: «Христос воскресе!» «Воистину Воскресе!» – громко отвечает вся масса молящихся. Подходы ко кресту, поцелуи, взаимные приветствия, и под радостный колокольный трезвон идут с миром и радостью в дома свои. Часов с 9 утра мы начинаем хождение по приходу. Ясный, солнечный день, в воздухе висит колокольный трезвон, несущийся со всех концов Москвы. Прихожане радостно встречают нас в своих домах, всюду чувствуется праздник, всюду звучит: «Христос Воскресе!»

Я люблю вспоминать впечатление своей юности, люблю вспоминать о храме Спаса в Наливках и о добром о. Иоанне, потому что именно в этом храме, под руководством о. Иоанна я начал свою службу Церкви Божией и научился любить и понимать красоту православного церковного богослужения.

От этих воспоминаний прошедшей юности я переношусь к другому, исключительному в моей жизни событию. Троицын день 1948 года – день моего рукоположения в сан священника. Я стою на коленях перед престолом, положив на него голову и крестообразно сложенные руки и приникнув к ним своей головой, на которой возлежал омофор и руки митрополита Николая. Свершилось то, о чем мечтал с детских лет и к чему стремился всей душой. Владыка читает совершительную молитву хиротонии: «Божественная благодать, всегда немощная врачующая и оскудевающая восполняющая, пророчествует сего Бориса, благоговейнейшаго диакона, во пресвитера». Слезы текут из моих глаз, как ни сдерживаюсь и не креплюсь, но плачу, плачу слезами радости. В моей голове с необычайной быстротой проносятся воспоминания, полученные мною здесь, встает как живая небольшая фигурка о. Иоанна. Ведь теперь довершается то, что заложил во мне он, и в этот единственный, священный момент моей жизни, я из глубины сердца, горячо молюсь: «Упокой Господи, душу усопшего раба Твоего, протоиерея Иоанна, моего благодетеля, учителя и наставника».

Господь указал мне место моего священнического служения – храм святителя Николая на Кузнецкой, храм, также любимый мною и знакомый с детства, так как я, будучи маленьким ребенком, а затем школьником, жил и воспитывался у своей бабушки в десяти минутах ходьбы от Николо-Кузнецкого храма и часто ходил молиться в этот храм.

«Господи! Сподоби меня до последнего издыхания быть служителем святого Твоего алтаря и достойно службу провести у Твоего Престола, где Ты дал мне принять благодать священства, и благодарю Тебя Господи, Возложившего в мое сердце любовь ко Святой Твоей Церкви и Проведшего меня по лестнице церковного служения от мальчика звонаря и свещеносца до высокого сана священника. Высшей наградой Ты почтил меня, недостойного, Милостивый Боже, и я не имею воздать Тебе достойно благодарения о благодеяниях Твоих, бывших на мне, грешном и недостойном, но молю Тебя Многомилостивого, Обещавшего награду даже за чашу студеной воды, поданной ближнему. Воздай благостию Твоею в Царствии Твоем Небесном моему благодетелю батюшке о. Иоанну, упокой его душу в светлых райских обителях, помяни Господи все добрые дела его по отношению ко мне недостойному и воздаждь ему по велицей Твоей милости». Аминь.

Протоиерей Борис Писарев родился 4 июня 1905 года в Москве и вырос у своей бабушки, которую называл впоследствии «ангелом-хранителем своего детства». С 1921 года, после ее кончины, о Борисе стал по-отечески заботиться протоиерей Иоанн Кесарийский, настоятель храма Спаса в Наливках. 10 апреля 1922 года Борис был посвящен в стихарь священномучеником Иларионом (Троицким). Борис Сергеевич получил музыкальное образование в техникуме им. Скрябина (сейчас Академический музыкальный колледж при Московской государственной консерватории им. П. И. Чайковского). Затем работал в хоровых коллективах столицы. Одновременно стал пробовать свои силы как регент на церковных клиросах: сначала в храме Благовещения на Тверской под руководством опытного регента отца Николая Пшеничникова, а затем, в 1931–1934 годах, самостоятельно – в храме во имя святых Флора и Лавра на Зацепе. До 1941 года был регентом в храме во имя святителя Николая в Кузнецах. С началом Великой Отечественной Войны ушел на фронт.

В 1946 году Борис Сергеевич поступил на третий класс Московской Духовной Семинарии, которую окончил в 1948 году. В этом же году он был рукоположен во пресвитера.

Осенью 1950 года отец Борис был переведен в храм в честь Воскресения словущего, что в Брюсовском переулке, в декабре 1952 года назначен исполняющим обязанности настоятеля храма во имя иконы Божией Матери «Нечаянная Радость» в Марьиной Роще. К Пасхе 1956 года награжден саном протоиерея. С 1957 по 1965 год был благочинным северного столичного округа, а в 1958 году был назначен настоятелем храма во имя преподобного Пимена Великого.

В течение 17 лет отец Борис умело руководил этим приходом, снискав доверие и любовь прихожан. Отец Борис был талантливым композитором и работал над духовно-музыкальными сочинениями.

В конце сентября 1975 года вследствие кровоизлияния в мозг отец Борис был парализован. Он мужественно и терпеливо сносил посланные Богом болезни, но особенно мучительна для него была разлука с храмом.

В начале Страстной седмицы 1981 года в состоянии больного наступило резкое ухудшение, а в Великий Четверг в четвертом часу утра он мирно почил. Отпевание протоиерея Бориса Писарева состоялось в Великую Субботу в Пименовском храме, погребен он был на Даниловском кладбище.