Старица Досифея

17 февраля 2010 года исполняется 200 лет со дня преставления монахини Досифеи (принцессы Августы Таракановой; 1745–1810) – насельницы московского Иоанно-Предтеченского женского монастыря. В усыпальнице Романовых Новоспасского монастыря, где похоронена старица Досифея, 13 февраля после литургии будет совершена панихида в память о подвижнице.

Монахиня Досифея, старица Ивановского монастыря (1746¬1810). Неизвестный художник

Достоверных исторических сведений о происхождении известной московской старицы-затворницы, подвизавшейся четверть века в Ивановском монастыре, нет. Для нас навсегда останется загадкой происхождение ивановской невольницы. Нет документов, нет прямых и точных свидетельств, остается предание. Но главное, что возвышает поистине ее личность, – это подвижническая жизнь затворницы. Косвенные свидетельства говорят о ее знатном и высочайшем происхождении, а живые прямые и точные свидетельства указуют на ее жизнь в затворе, ее дары утешения, молитвы и прозорливости. Для нас важно и ценно именно то, что инокиня Досифея несла нелегкий крест затвора, а после помогала многим и многим людям.

С глубоким смирением восприняла она резкую перемену своей судьбы и проводила жизнь в посте и молитве согласно монашеским обетам. В восточной части обители, слева (с внешней стороны монастыря) от Святых врат с надвратной Казанской церковью, неподалеку от покоев игумении, располагавшихся справа от Святых врат, находились небольшие каменные одноэтажные кельи с окнами на монастырь. Коридор и крытая деревянная лестница вели от келий прямо в надвратную церковь. Две комнатки под сводами и прихожая для келейницы – так описывают затвор старицы Досифеи ее жизнеописатели: И.М. Снегирев, Е. Поселянин и священник Василий Руднев. При полной перестройке архитектурного ансамбля Иоанно-Предтеченского монастыря во второй половине XIX века келья затворницы и Казанский храм со Святыми вратами были разобраны в 1860 году.

По словам монастырского причетника и московского купца Филиппа Никифоровича Шепелева, старица Досифея была среднего роста, худощавая, но сохраняла на лице своем «черты прежней красоты; ее приемы и обращение обнаруживали благородство ее происхождения и образованность». Гликерия Головина, учившаяся в монастыре у одной из монахинь, рассказывала, что из всех насельниц Досифея допускала к себе лишь одну монахиню, «кроме нее, только игумению да своего духовника и не выходила никуда, даже в общую монастырскую церковь». Старица посещала только надвратный храм Казанской иконы Пресвятой Богородицы. Богослужение совершал ее духовник с причетником. В церковь она «выходила весьма редко и то в сопровождении приставленной к ней старицы. Тогда церковные двери запирались изнутри, чтобы никто не мог войти… К окошкам ее, задернутым занавесками, иногда любопытство и молва привлекали народ, но штатный служитель, заступавший место караульного, отгонял любопытных», – сообщает И.М. Снегирев. На содержание ее отпускалась особая сумма из казначейства; стол она могла иметь, если бы захотела, всегда хороший. Отсутствие имени затворницы в ведомостях о монашествующих того времени доказывает то, что о содержании ее были сделаны особые указания.

Личность княжны Таракановой остается тайной и легендой для нашего времени. Весьма часто в исторической и художественной литературе путают и смешивают два лица: cамозванку, именовавшую себя принцессой Владимирской, дочерью императрицы Елизаветы Петровны, и принцессу Августу, княжну Тараканову, тайно постриженную и содержавшуюся в строжайшем затворе в Ивановском монастыре. Картину из Третьяковской галереи «Княжна Тараканова в Петропавловской крепости во время наводнения» знает каждый. Однако мало кому известно, что героиня этого полотна Константина Флавицкого умерла за два года до изображенного наводнения. И уж совсем немногим известно о том, что самозванка, выдававшая себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны, никогда не называла себя Таракановой. Картина Флавицкого не более чем романтическая выдумка художника, далекая от реальности.

Об удивительной судьбе княжны Таракановой рассказывает историческое предание. Оно связывает ее родственными узами с царской фамилией и повествует о тайном, но законном морганатическом браке императрицы Елизаветы Петровны с графом Алексеем Григорьевичем Разумовским (1709–1771). В московском храме Воскресения Словущего в Барашах (ул. Покровка, 26/1) в июне 1744 года императрица Елизавета тайно обвенчалась с графом Алексеем Разумовским. В других источниках говорится о подмосковном селе Перове, в котором был заключен брак 24 ноября 1742 года. Исследовательница своего рода графиня М.А. Разумовская пишет, что в московском храме на Покровке был отслужен благодарственный молебен после венчания. Как бы то ни было, брак был совершен тайно, но при свидетелях, и графу Разумовскому вручены были документы, свидетельствовавшие о браке его. Через год или полтора у них родилась дочь принцесса Августа – та невинная страдалица, которая впоследствии сделалась известной в истории под именем княжны Таракановой – инокини Досифеи. После брака императрица переехала с графом в Санкт-Петербург, Разумовский поселился в апартаментах, смежных с покоями царицы. В столице государыня построила для него в 1748 году особый дворец, известный ныне под именем Аничкова. Отец будущей инокини происходил из простых казаков; возведенный в графское достоинство из придворных певчих, Разумовский сохранил простоту и народную религиозность. В 1756 году императрица пожаловала своего супруга званием генерал-фельдмаршала, хотя к военному делу граф не имел никакого отношения. Высказав свою благодарность императрице, Алексей Григорьевич, тем не менее, заметил: «Лиза, ты можешь сделать из меня что хочешь, но ты никогда не заставишь других считаться со мной серьезно хотя бы как с простым поручиком». Разумовский стремился не вмешиваться в политику и в борьбу придворных партий. Только по двум вопросам граф всегда решительно и открыто подавал свой голос, не боясь наскучить государыне своими ходатайствами, – это просьбы за духовенство и за родную Малороссию, которую императрица Елизавета лично посетила летом-осенью 1744 года. Довольно долгое время она прожила в доме Разумовского в городе Козельце и познакомилась там со всей родней.

«Я не знаю другой семьи, которая, будучи в такой отменной милости при дворе, – писала в своих воспоминаниях Екатерина II о Разумовских, – была бы так всеми любима, как эти два брата». Вступив на престол, Екатерина II отправила к Разумовскому канцлера М.И. Воронцова с указом, в котором ему давался титул высочества как законному супругу покойной государыни. Разумовский вынул из потайного ларца брачные документы, прочитал их канцлеру и тут же бросил в топившийся камин, прибавив: «Я не был ничем более как верным рабом ее величества покойной императрицы Елизаветы Петровны, осыпавшей меня благодеяниями превыше заслуг моих… Теперь Вы видите, что у меня нет никаких документов». По словам биографа Разумовского А.А. Васильчикова, граф Алексей Григорьевич «чуждался гордости, ненавидел коварство и, не имея никакого образования, но одаренный от природы умом основательным, был ласков, снисходителен, приветлив в обращении с младшими, любил предстательствовать за несчастных и пользовался общей любовью».

Мать подвижницы государыня Елизавета Петровна – императрица Всероссийская с 25 ноября 1741 года (1709–1761) обладала искренним религиозным чувством, была набожна, соблюдала посты, пешком хаживала на богомолье в Троице-Сергиеву лавру, по обету часть пути пешком шла в Киев. Государыня так тронута была встречей в Киеве, что, прослезившись, сказала в присутствии всех: «Возлюби меня, Боже, в Царствии Твоем Небесном так, как я люблю народ сей благодарный и незлобивый». Она была народной императрицей, а царствование ее было истинно русское. После владычества немцев при дворе стали видны почти исключительно русские люди. Елизавета вовсе не чуждалась иностранцев, однако, когда ей предлагали назначить на какое-нибудь место иностранца, она отвечала: «К чему это? Разве нет способных русских людей?» И Русская Церковь узнала спокойные дни, не смущаемая никакими инославными влияниями. При Елизавете оставшиеся при дворе протестанты не смели говорить против Православия; она всюду выставляла свое уважение к вере отцов и дала преимущества принимающим Православие. Государыня очень любила посещать разных Божиих людей и охотно заводила с ними знакомство; деятельное участие приняла царица в судьбе преподобного Феодора Санаксарского и преподобной Досифеи, затворницы Киевской. Оба подвижника были пострижены по воле императрицы, и на постригах государыня изволила быть лично. Она интересовалась внутренним бытом монастырей, вникала в назначение настоятелей известных обителей. Особенно Елизавета Петровна почитала икону Богоматери «Знамение» Царскосельскую. В ночь на 25 ноября 1741 года она молилась перед этим образом и дала обет: в случае если достигнет престола, не казнить в свое царствование ни одного человека. Обет был исполнен: государыня отменила в стране смертную казнь.

Будущая праведница Досифея родилась в конце 1745 или начале 1746 года. Девочку назвали Августой в честь святой мученицы, память которой совершается 24 ноября. Монахиня Таисия (Карцова) пишет, что «во святом крещении наречена она была Дорофеей; Августа был ее титул». Обе версии имеют свои основания. По сложившимся жизненным обстоятельствам родители Августы не могли воспитывать дочь, но их личное благочестие ей было известно и служило примером. Принцесса Августа, воспитанная в высшем обществе, молодые годы провела за границей и не предполагала связать свою жизнь с монашеством. Почему дочь императрицы Елизаветы принцесса Августа получила фамилию Таракановой, достоверно неизвестно. Предполагают, что она произошла от искаженной фамилии Дараган. Известно, что родная сестра Алексея Разумовского Вера Григорьевна была замужем за полковником Малороссийского войска Е.Ф. Дараганом. Дети их были привезены в Петербург и жили при дворе; народ малознакомую фамилию Дараган изменил по созвучию в Тараканову; быть может, принцесса Августа в детстве жила у своей родной тетки Веры Дараган в Малороссии и в Петербурге и, таким образом, вместе с ее детьми прозвана Таракановой. Как бы то ни было, но за принцессой Августой, после Досифеей, в предании и истории упрочилась фамилия Таракановой.

Принцесса Августа воспитывалась за границей. Самой ли матерью она была отправлена туда или после смерти ее 25 декабря 1761 года отцом графом Разумовским, неизвестно; но то несомненно, что она жила там до 1780-х годов. А.А. Васильчиков сообщает, что Разумовский действительно воспитывал за границей в Швейцарии своих племянников Дараганов (или, как их иначе называли, Дарагановых), Закревских и Стрешенцова. Там бы, в Европе, в тишине и довольстве Августа и кончила бы свою жизнь, но интрига поляков разрушила ее счастье. За границей узнали, кто эта княжна. Так как в России при неопределенности прав престолонаследия происходили частые перемены в правительстве, вследствие чего произведение нового переворота никому не казалось делом невозможным, то поляками и признано было благовременным около 1773 года поставить затруднение императрице Екатерине в лице дочери Елизаветы, претендентки на русский престол. Принцесса Августа на такой гнусный поступок не решилась, но нашлось лицо подставное – самозванка, известная в истории принцесса Владимирская. Много употреблено было хлопот, много израсходовано денег для того, чтобы произвести замешательство в России, наделать как можно больше неприятностей Екатерине; но выдумка не удалась: наученная горьким опытом XVII века, Россия в XVIII веке самозванцам не верила. Принцесса Владимирская в Италии, на Ливорнском рейде, графом Алексеем Григорьевичем Орловым-Чесменским была арестована, привезена в Петербург, заточена в Петропавловскую крепость и там 4 декабря 1775 года скончалась от чахотки. Дело о ней хранилось в строжайшей тайне: ни в России, ни за границей никто ничего не знал, что с ней случилось. А так как через два года после ее заключения, именно в 1777 году, было в Петербурге сильное наводнение, то и распространился слух, что она утонула в каземате, из которого забыли или не хотели ее вывести.

Принцессы Владимирской, выдававшей себя за дочь Елизаветы, не стало, но действительная Тараканова была жива и свободна. Мысль о том, что существует дочь Елизаветы, что ее имя и рождение могут послужить поводом для интриги поляков или других врагов России, тревожила императрицу, а бунт Пугачевский, недавно погибшая самозванка, возмущение в Москве в 1771 году, придворные интриги и заговоры увеличивали это опасение. В XVIII веке в России не было закона о престолонаследии – это был век дворцовых переворотов. Урожденная немецкая принцесса, Екатерина II взошла на русский трон в результате такого переворота и не чувствовала себя спокойно.

Императрицей было дано повеление хитростью или насилием привезти из-за границы принцессу Августу. Повеление императрицы исполнили. Где и кем взята она, неизвестно; но как взята, об этом впоследствии рассказывала она сама госпоже Головиной в минуту откровенности, взяв с нее предварительно клятву, что она до смерти никому не расскажет о том, что услышит от нее. «Это было давно, – говорила принцесса, – была одна девица, дочь очень-очень знатных родителей; воспитывалась она далеко за морем в теплой стороне, образование получила блестящее, жила она в роскоши и почете, окруженная большим штатом прислуги. Один раз у ней были гости и в числе их один русский генерал, очень известный в то время; генерал этот предложил покататься в шлюпке по взморью; поехали с музыкой, с песнями; а как вышли в море, там стоял наготове русский корабль. Генерал и говорит ей: “Неугодно ли Вам посмотреть на устройство корабля?” Она согласилась, взошла на корабль, а как только взошла, ее уж силой отвели в каюту, заперли и приставили часовых». Это было в 1785 году. Промыслом Божиим дочь Елизаветы была неволею привезена в Россию, будучи 39 лет от рождения.

Принцесса Августа была представлена императрице Екатерине II. Государыня, как говорят, беседовала с ней долго, откровенно, говорила о недавнем бунте Пугачевском, о смуте самозванки, о государственных потрясениях, могущих и впредь быть, если ее именем воспользуются враги существующего порядка, и наконец объявила, что она должна для спокойствия России удалиться от света, жить в уединении в монастыре и, чтобы не сделаться орудием в руках честолюбцев, постричься в монахини. Горький приговор выслушан. Возражать императрице было немыслимо.

Монастырь Ивановский в Москве, тот самый, который императрица Елизавета в 1761 году назначила для призрения вдов и сирот знатных и заслуженных людей, назначен местом заключения ее дочери. Невинная страдалица смогла со смирением принять свой крест, данный ей Богом, и свое несчастье обратить ко спасению души. Однообразие жизни, одиночество, скука, мысль о вечном заключении, воспоминание о своих знаменитых родителях, о своей молодости, о недавней свободной жизни за границей – одно уже это делало жизнь ее томительной, тяжелой, но на сердце ее было еще что-то такое, почему она все время заключения своего постоянно чего-то боялась, трепетала. При всяком шорохе, при всяком стуке в дверь, рассказывают очевидцы, она бледнела и тряслась всем телом. Внезапная ли горькая перемена жизни, угрозы ли императрицы, очень возможные при свидании с ней пред заключением, или строгое обращение при аресте повлияли на нее, неизвестно, но она боялась всего и всех. Но ни эта боязнь, ни страх не смогли отлучить ее от всецелой преданности Богу и Его святой воле. Были у нее какие-то бумаги, которые после долгого колебания, во избежание неприятностей, она должна была сжечь. Единственно, что напоминало ей о прежнем величии и счастье, – это акварельный портрет ее покойной матери императрицы Елизаветы, который она свято хранила до конца своей жизни. Известный подвижник благочестия архимандрит Моисей, настоятель Оптиной пустыни, рассказывал, что он в молодости своей около 1806 года не раз бывал в келье инокини Досифеи и видел там акварельный портрет императрицы Елизаветы. Да, нелегкий крест угодно было Провидению возложить на рамена этой невольной затворницы, но кроткая от природы, воспитанная в Православии, она не пала под тяжестью его.

Руководителями ее на новом пути жизни были лица, имевшие к ней доступ: игумения монастыря и духовник. Игуменией монастыря была в то время Елисавета (1779–1799), старица доброй жизни, более 40 лет безвыходно жившая в монастыре Ивановском; монахини и белицы при избрании игумении единогласно двумя прошениями входили к начальству, чтобы никто другая, а именно она была поставлена в игумении. Опытная, любвеобильная старица не могла не сочувствовать затворнице и, конечно, была в состоянии сказать ей и слово утешения, и слово подкрепления. Общаясь лишь с духовником, игуменией Елисаветой и келейницей, монахиня Досифея все время своей затворнической жизни посвящала молитве, чтению духовных книг и рукоделию; вырученные за труды деньги она через келейницу раздавала бедным. Иногда на имя ее присылаемы были к игумении от неизвестных лиц значительные суммы, и эти деньги она употребляла не на себя, но или на украшение монастырских церквей, или на пособие бедным. Десять лет проведя в глубоком уединении, мать Досифея стяжала благодать от Бога и духовные дары молитвы, утешения и прозорливости.

Наставником матушки Досифеи был и митрополит Московский Платон (Левшин; 1737–1812). Отношения его к графу Разумовскому были довольно близки. Платон имел хороший голос, а граф был сам из певчих, и, как любитель церковного пения, он нередко призывал молодого иеродиакона к себе и певал с ним. В 1763 году Платон был назначен законоучителем цесаревича Павла Петровича (будущего императора Павла I) и придворным проповедником. С 1775 года – архиепископ Московский, в 1787 году возведен в сан митрополита Московского. В его ведении находился Ивановский женский монастырь. Как архипастырь, он духовно назидал отшельницу через игумению и духовника, по смерти императрицы Екатерины II нередко бывал у Ивановской затворницы, на праздники приезжал с поздравлениями.

Духовным руководителем матери Досифеи стал старец Новоспасского монастыря иеромонах Филарет, в схиме Феодор (Пуляшкин; 1758–1842). Незадолго до своей кончины она советовала вдове помещице Курманалеевой обращаться именно к нему: «“Нужно тебе иметь духовного руководителя для правильной жизни и спасения душевного; но в наше время весьма трудно найти… ты знаешь такого великого старца… держись сего старца, он великий угодник Божий, блюди и исполняй его слово, открывай ему совесть, и Бог тебя спасет… Поезжай к нему сейчас же, скажи, что грешная Досифея кланяется ему до земли и просит его святых молитв и что вот вскоре и он мне поклонится. (Таким образом прозорливая затворница предсказывала свою кончину.) Исполни мою просьбу, потом побывай у меня в такой-то день, только не опоздай”. Старица улыбнулась слегка и заметила: “Путь в лавру от тебя не уйдет, позднее этого дня ты меня не увидишь; прошу тебя приехать”». «Да, великая была подвижница мать Досифея! Много, много она перенесла в жизни, и ее терпение да послужит нам добрым примером», – так отзывался о ней старец Филарет. Воля старицы была исполнена в точности; ее похоронили в Новоспасском монастыре, первоначально напротив окон кельи старца Филарета.

Под руководством таких-то людей и выработался тот нравственный характер, которым отличалась отшельница во всю свою остальную жизнь. Вера в Бога-Промыслителя, христианский взгляд на земную жизнь и жизнь вечную, божественное воздаяние, обещанное невинным страдальцам, – вот что ободряло и утешало ее в жизни.

Вид Москвы от Ивановского монастыря. 1850¬е годы. Акварель Д. Карташева (ГИМ ИЗО)

«В послушании о Христе почтеннейшему Тимофею и братии мир и Божие благословение.

Приятное письмо ваше, посланное чрез брата А.С., имела удовольствие получить и, читав оное, не могла не вспомнить слов, что всуе путь, аще не благословит Бог. Вы, направя стопы ваши на путь мирен к необуреваемому пристанищу, благополучно достигли, настигше на пути старца, хотя безмолвна, но внутрь сердца снабденна и Богом благословенна, коего древний посох указывал вам путь к вечно тихому пристанищу в Саровском Иерусалиме. Сие напутствие Божие весьма сходно с принятым вами намерением. И должно заметить, что на путь правый указует идущим не скитающийся в мирской прелести, ищущий спокойствия телесного, переход из града в другой, но напутствуемый чрез Христа старец, хотя в раздранном рубище и хладный телом, но теплый верою и, безмолвствуя языком в мире, отверст устами в обители внутренней, затворивший уста, как бы дверь хижины теплой от охлаждения и дабы не вшел тать похитить сокровище, еже даде ему Господь. Сего старца, напутствующего вас, увидя из письма, не могла я не чувствовать истинной веры, что севший с вами, сей провожающий на служение Богу, – избранник от Христа Спасителя нашего, человек потаенного сердца в неистлении молчаливого духа и слова его внутрь; дабы доказать верующим, что избравших лучший конец жития и преходящих путь остатки жизни в вере и неленостном послушании для достижения спасения будет благословлять Сам Отец Небесный, яко напутствующий вас старец, от коего все мимоидущие смиренно просят Божия благословения, яко слабые суть в мире, во брани плоти и крови и в духе злобы.

Вы же, видев совесть свою как бы в зеркале и приняв несение креста Спасителя нашего, обещая послушание нести его и далее, дондеже укажется место и время сложить его, страшитесь сбросить его с себя, угождая побуждениям плоти, в коей часто бывает и враг владыкою. Но, достигши спокойствия совести и будучи наставляемы отцом Александром, не страшитесь возмущения со стороны родственников, имея Отца и Матерь, Иже на небеси. Впрочем, хотя дядя, сестры и прочие родственники в неудовольствии по свойству плотскому и мятутся, яко в мире ища наказаний, но вспомните родителей К. Д-ча незлобствующих о спасении ближнего. Может быть, Бог смирит сердца и ваших родственников, если веры утверждение не поколеблется в сердце вашем и не сделаете отступления, дав себя исхитить волку из стада Христова и растерзать среди прелестьми ослепленных. Иона, брат, утешающий жизнью, несущий троепослушание с терпением, и К.Д., трудившийся с вами в хлебне (вы пишите), общелюбимы строителем и пустынниками, пекущимися о вашем назидании душевном. Дай Бог, чтобы с любовью сей почтенной о Христе братии преходили вы трудности послушания для тела к облегчению и спасению духа, достигая при черном покрове главы блистающего на оную венца от Спасителя мира. Видев же вас, не сетующих и без уныния, благодарящих Господа нашего, прошу вас смиренно писать мне впредь при случаях о продолжении жития вашего. Я же при молитве как духовно, так и телесно здрава. И прошу читать письмо вместе, дабы цепь дружества вашего была тверже. Впрочем, желая вам душевного и телесного здравия и Божия благословения, имею честь быть, грешная монахиня Досифея».

Братья Путиловы впоследствии стали настоятелями трех значительных российских обителей: Саровской пустыни, Оптиной пустыни и Малоярославского монастыря. Двое из них – Моисей и Антоний – прославлены в соборе Оптинских старцев.

В середине ХIХ века, благодарный к своей духовной матери старице Досифее, архимандрит Моисей (Путилов; † 1862) незадолго до своей смерти писал в Москву 21 марта 1859 года к строительнице Ивановской обители Марии Александровне Мазуриной: «Известясь, что по Промыслу Божию предназначено Вашему особенному попечению возобновление бывшего Ивановского монастыря, радуюсь и Бога благодарю. В этом благотворном деле для меня ближе всех душевная радость потому, что жившая в прежнем Ивановском монастыре духовно-мудрая старица блаженной памяти Досифея послужила мне указанием на избрание пути жизни монашеского звания; она ознакомила меня со старцами Александром и Филаретом в Новоспасском монастыре, где она и похоронена». Подлинное письмо преподобного Моисея Оптинского хранилось в конце ХIХ – начале ХХ века в московском Иоанно-Предтеченском женском монастыре. Упоминаемые в нем старцы, известные московские духовники, в свою очередь были связаны со знаменитым подвижником преподобным Паисием (Величковским; 1722–1794; память 15/28 ноября), повлиявшим на восстановление традиции русского старчества и монашеского аскетического подвига. Через новоспасских старцев к монахине Досифее протянулась ниточка, связывающая русское иночество с афонским монашеским идеалом. И.М. Концевич пишет, что «в незаметных углах созревали духом Божии избранники, в тайном подвиге выковавшие силу духа, благодаря которым и могла с окончанием гонений возродиться истинная монашеская жизнь. Но жития подвижников периода гонений не были еще до сих пор изучены с должным вниманием и не было канонизаций, кроме нескольких святителей. Между тем число святых было не малое». В пример он приводит двух подвижниц – преподобную Досифею, затворницу Киевскую (прославлена местночтимо в 1993 году; ныне – общецерковно; память 25 сентября / 8 октября) и блаженную инокиню Досифею (княжну Августу Тараканову).

Досифея скончалась 4 февраля 1810 года 64 лет от роду, после 25-летнего пребывания в монастыре Ивановском. Погребение ее совершено было с особой торжественностью. За болезнью престарелого митрополита Платона отпевал ее московский викарий, епископ Дмитровский Августин (Виноградский; 1766–1819) с почетным духовенством. Сенаторы, члены Опекунского совета и доживавшие свой век в Москве вельможи екатерининского времени явились на ее похороны в лентах и мундирах. Тогдашний главнокомандующий Москвы (с 7 августа 1809 г. по 29 мая 1812 г.) граф Иван Васильевич Гудович, женатый на графине Прасковье Кирилловне Разумовской, которая приходилась двоюродной сестрой почившей, был на похоронах ее в полной форме. В высшем тогдашнем светском круге все знали, кто эта почившая. Толпы народа наполняли монастырь и все улицы, по которым проходила процессия. Тело ее было погребено в Новоспасском монастыре, у восточной ограды, на левой стороне от колокольни. Похороны свидетельствовали о народном почитании старицы как при жизни, так и по смерти. В 1908 году на могиле ее была сооружена часовня; недавно она восстановлена.

Уникальный портрет старицы Досифеи хранился в XIX – начале ХХ века в ризнице Новоспасского монастыря. На обороте его имелась надпись: «Принцесса Августа Тараканова, в иноцех Досифея, постриженная в московском Ивановском монастыре, где по многих летех праведной жизни своей и скончалась, погребена в Новоспасском монастыре».

О возрождении Иоанно-Предтеченского монастыря в начале 1990-х годов вспоминает его первая насельница инокиня Елисавета: «Имена насельниц узнали от матушки Киры Поздняевой. Появлялись люди, которые рассказывали о последних монахинях. Как только нам становились известны имена насельниц, начинали их поминать. Чувство радости – взыграние, как будто небеса возрадовались, что сомкнулось время над страшной пропастью последних времен. На утреннем правиле вслух читали весь монастырский помянник, почти наизусть знали его. О монахине Досифее приходили отрывочные сведения, узнавали о ней постепенно. Ходили в ее часовню молиться, потом прикладывались к ее косточкам. Они лежали в гробике; было видно, что у нее искривлен позвоночник; нескольких косточек не хватало. Прикладывались прямо к открытым косточкам… Она, как светоч, над всеми парила. Мы попали в каменный мешок, и она, попав в эти условия, устояла на этом месте. Мы сомневались: “Будет монастырь, не будет…”. Мать Досифея своим подвигом из невольницы превратилась в подвижницу, так возросла духовно. Это стояло как пример, как икона. Ее пример вдохновлял! Помогал в тяжелых испытаниях. По мере молитвы место это стало очищаться и физически. С первых лет изображение монахини Досифеи размножили, вставили в рамочки, и стоят в кельях сестер эти простенькие ее изображения до сих пор».

Когда в 1996 году обрели мощи монахини Досифеи, сестры тогда еще не открытой обители удостоились помолиться и приложиться к честным останкам почитаемой старицы. По их воспоминаниям, это было прикосновение к святыне. Все чувствовали особую значимость события и молитвенного общения с небесной покровительницей монастыря.

Рассказывает инокиня Амвросия: «С 1995 года сестры ходили к часовне матери Досифеи, пели панихиду, старались поддерживать неугасимую лампаду, ухаживать за цветами. Сестра Маргарита, испросив благословение у батюшки (духовником общины был протоиерей Сергий Романов, настоятель храма святого князя Владимира) часто пешком ходила в Новоспасский монастырь, зажигала лампаду в часовне. Сестра Ирина несколько раз ее подменяла. Продолжалось это в течение нескольких месяцев. Сестры ждали, что в скором времени подвижница будет прославлена во святых, но тогда время еще не пришло. В те дни на лечение в Москву приехала монахиня Паисия из Рижской пустыни, страдающая от сильных головных болей. Узнав о старице Досифее, мать Паисия с сестрами отправилась в Новоспасский монастырь. Помолившись у часовни, мать Паисия спустилась в разрытую под часовней яму и приложилась к самой могилке, при этом она почувствовала облегчение болезни. В скором времени обрели мощи святой старицы Досифеи, и в один из воскресных дней сестры посетили Новоспасский монастырь. По благословению благочинного им разрешили пропеть литию и приложиться к ее обретенным мощам, которые лежали в гробике. Мощи были открыты. Кости темно-коричневого цвета».

В середине 1990-х годов иерей Афанасий Гумеров (ныне иеромонах Иов, насельник московского Сретенского монастыря), немало послуживший духовному становлению Иоанно-Предтеченской женской обители, подготовил житие монахини Досифеи для ее канонизации и передал его Святейшему Патриарху Алексию II. По благословению Его Святейшества житие было передано в комиссию по канонизации, а ее честные мощи обретены в Новоспасском монастыре 5 сентября 1996 года. Археологический надзор осуществлял доктор исторических наук Андрей Кириллович Станюкович; имеется положительное заключение специалиста о принадлежности обнаруженных мощей. В конце 1997 года останки инокини Досифеи были перенесены в отреставрированный храм преподобного Романа Сладкопевца – усыпальницу Дома Романовых в московском Новоспасском мужском монастыре и перезахоронены в левой части от алтаря.

Надпись на гробнице монахини Досифеи гласит: «Под сим камнем положено тело усопшия о Господе монахини Досифеи обители Ивановского монастыря, подвизавшейся о Христе Иисусе в монашестве 25 лет и скончавшейся февраля 4 дня 1810 года (принцесса Августа Тараканова)».

По свидетельству сотрудников Новоспасского монастыря в беседе 11 июня 2008 года, могила подвижницы специально не была зацементирована, как другие захоронения Романовых, на случай ее прославления. Распространяются жития святой старицы: печатные издания, аудио- и видеоверсии, а также копии ее прижизненного портрета. О духовной помощи непрославленной святой свидетельствуют настоятели, духовники, насельники и сотрудники Иоанно-Предтеченской и Новоспасской обителей, где она особо почитается. Известно ее почитание и в Оптиной пустыни.

Каждое воскресенье в 7 часов утра в храме-усыпальнице совершается ранняя Божественная литургия, после которой можно подойти к гробнице старицы Досифеи, помолиться о ее упокоении, попросить ее помощи и устроения как в духовной жизни, так и во всех житейских делах.

Духовное мужество в смиренном принятии резкой и внезапной перемены судьбы, способность в тяжелых обстоятельствах поступить по-христиански, воспринять крест, полное отречение от мирской власти и от мира, полная отдача себя воле Божией, хождение крестным путем до конца и обретение на этом пути свободы и святости – все это явила преподобная старица Досифея в полноте. Духовный плод своей святой жизни и добрый пример для подражания ее вере и жизненному подвигу она оставила нам в наследие.

Благоговейное почитание монахини Досифеи продолжается уже два столетия. В 2010 году исполняется 200 лет со дня ее праведной кончины. Московский Иоанно-Предтеченский женский монастырь собирает материалы для подготовки канонизации известной подвижницы благочестия монахини Досифеи и просит сообщать о почитании старицы и случаях благодатной помощи по ее святым молитвам.

В заключение приведем слова святого Арсения с острова Парос († 1877): «Церковь… только тогда начнет возрождаться, когда будет почитать своих святых».