На Святую Пасху о воскресении

Итак, сказал недавно Давид и мы вместе с ним: Хвалите Господа вси языцы, похвалите Его вси людие (Пс 116, 1). Призывает он к пению всякого человека, происшедшего от Адама; никого не оставляет не призванным; но западных, восточных, живущих вблизи тех и других или в соседстве с севером, и обитателей стран полуденных — всех вместе созывает этим псалмом. В других местах обращает речь частно, к некоторым людям, или святых призывая, или возбуждая к песнопению детей; в настоящем же случае собирает своею Псалтирью языки и народы. Ибо когда, по слову апостола, прейдет образ мира сего (1 Кор 7, 31) и явится всем Царь и Бог Христос, вполне убедив всякую неверующую душу, обуздав хульный язык, прекратив и суесловие эллинов, и заблуждение иудеев, и неукротимую болтливость ересей, — тогда все языки и народы от начала века, преклонившись, воздадут Ему бесспорное поклонение; тогда произойдет некая дивная симфония славословия, слагающаяся из обычных песнопений святых и невольно жалобных воплей нечестивых. Тогда всеми согласно воспоется истинно победная песнь, и побежденными и победителями. Тогда виновник мятежа, возмечтавший о достоинстве Владыки, явится пред очами всех рабом, непрестанно бичуемым, влекомым на казнь Ангелами, и все служители и пособники его злобы подвергнутся приличным им наказаниям и казням; а явится один Царь и Судия, Которого все признают общим своим Владыкою. Наступит же тогда тишина, как бывает тогда, когда начальник сидит на судейском месте, глашатай подает знак к молчанию, а люди напрягают и зрение и слух в ожидании услышать, что будет им возвещено. А потому хвалите Господа, вси языцы, похвалите Его, вси людие (Пс 116, 1). Хвалите как сильного; похвалите как человеколюбивого, потому что Он павших и мертвых оживотворил, поврежденный сосуд возобновил и неприятного вида останки, во гробах находящиеся, преобразовал человеколюбиво в нетленное живое существо и душу, за четыре тысячи лет оставившую тело, как бы из долгого странствования возвел в свое жилище — душу, которая от времени и забвения нисколько не стала чуждою собственного своего органа, но быстро устремилась к нему, как птица к собственному гнезду.

Выскажем особенности праздника, чтобы как следует и соответственно делу праздновать его. Ибо несоответственное и чуждое, кроме того что не приносит никакой пользы, составляет нарушение порядка и приличия не только в речах, имеющих предметом служение Богу и благочестие, но и в тех, которые относятся до внешней и мирской мудрости. Ибо ужели найдется столь неразумный и смешной ритор, который, будучи позван на светлое торжество брака, оставит приличную и блестящую, сочувственную радости праздника речь, а начнет жалобно петь плачевные песни и оглашать брачные покои печальными рассказами о несчастиях, описываемых в трагедиях? Или, напротив, получив приказание исполнить долг при гробе умершего, ужели забудет о скорби и станет говорить веселые речи пред собранием, исполненным печали? Если же в мирских речах хорош порядок и знание дела, то гораздо более приличны они, когда дело идет о великом и небесном.

Итак, сегодня восстал Христос, Бог бесстрастный, бессмертный (удержись на малое время, язычник; оставь необдуманный смех, пока не выслушаешь всего). Не по необходимости страдал Он, не насильно принужден был снизойти с небес; не сверх ожидания обрел Он воскресение, как нечаянное благодеяние, но знал конец всех вещей и, таким образом, положил начало, силою Своего Божественного прозрения ведая о том, что предстояло Ему, и прежде чем снизойти с небес, видя и мятеж народов, и жестокосердие Израиля, и Пилата, председательствующего на суде, и Каиафу, растерзывающего свою одежду, и мятежный народ, пламенеющий гневом, и Иуду, предающего Его, и Петра, Его защищающего, ведая, что немного спустя и Сам воскресением преобразится в славу нетления. И имея все будущее предначертанным в Своем ведении, не отложил дарования благодати человеку и не отсрочил домостроительства (спасения); но как те, которые, видя слабого, увлекаемого потоком, по состраданию к подвергшемуся опасности не медлят броситься в поток, хотя знают, что и грязью его запачкаются, и подвергнутся ударам камней, увлекаемых быстриною воды, — так и человеколюбивый наш Спаситель добровольно восприял оскорбительное и бесчестное для Себя, чтобы спасти гибнущего от обмана человека; снизошел в нашу жизнь, поскольку провидел и славное восхождение из нее; согласился умереть по человечеству, поскольку наперед знал и о воскресении. Ибо не как один из обыкновенных людей дерзновенно ринулся в опасность, доверив исход дела неизвестному будущему, — но как Бог устроил то, что предстояло, направляя это к определенной, известной Ему цели.

Итак: Сей день, егоже сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь (Пс 117, 24), выражая свое веселие не пьянством и пирами, не ликованием и невоздержанностью, но богоприличными размышлениями. Сегодня можно видеть всю Вселенную как бы одну семью, согласно сошедшуюся для одного дела — дела обычного, как бы по одному условному знаку подвигнувшуюся на упражнение в молитве. На дорогах нет путешественников; море сегодня опустело, нет корабельщиков и пловцов; земледелец, бросив заступ и плуг, украсил себя праздничною одеждою; лавки свободны от торговли; заботы исчезли, как зима с приближением весны; шум и суета и бури жизни уступили место тишине праздника; бедный украшает себя как богатый; богатый является одетым великолепнее, чем обыкновенно; старец как юноша бежит, чтобы принять участие в радости; больной насилует даже свою болезнь; дитя празднует чувственно, переменою одежды, поскольку не может еще праздновать разумно.

Необычная радость наполняет душу девы, потому что она видит воспоминание о своей надежде столь светлым и чтимым; супруга радуется, празднуя всем полным домом, ибо ныне она, и супруг ее, и дети, и слуги, и все домашние веселятся вместе. И как новый и недавно родившийся рой пчел, впервые из заключения в ульях вылетевший на воздух и свет, кучею и собравшись весь, садится на одну ветвь дерева, — так и на этот праздник все семьи в полном составе стекаются к домашнему очагу. И поистине настоящий день хорошо может идти в сравнение с этим грядущим днем. Ибо и тот и другой день суть дни собрания людей — один всеобщего, другой частного; а если сказать правду, что касается до светлой радости и веселья, то этот день приятнее ожидаемого; потому что тогда по необходимости увидишь и рыдающих — тех, грехи которых откроются; ныне же радость праздника не допускает печальных. Ибо и праведный радуется, и тот, у кого совесть нечиста, надеется исправиться покаянием, и всякая печаль засыпает в настоящий день. Нет никого столь несчастного, кто бы не нашел облегчения в величии праздника; ныне разрешается от оков узник; отпускается должник; освобождается раб благим и человеколюбивым возглашением Церкви; не посредством позорного ударения по щеке, ударом будучи освобождаем от ударов; не посредством торжественного показывания народу с возвышенного места, причем оскорбление и унижение становится для него началом свободы, — но освобождается, как известно, вполне благоприлично. Оказываются благодеяния и остающемуся еще в рабстве, хотя за ним и много тяжких проступков, превышающих прощение и снисхождение; но господин, чтя тишину и человеколюбие этого дня, принимает отверженного и лишенного чести, как фараон — виночерпия из темницы. Ибо знает, что в предустановленный день воскресения, по подобию которого чтим и настоящий, будет и он иметь нужду в незлобивости и благости Владыки, и как бы давая здесь взаймы милость, ожидает воздаяния в то время.

Вы слышали, господа, соблюдите мое слово, как доброе; не оклевещите меня перед рабами, как будто я ложно осыпал похвалами нынешний день; отнимите печаль от удрученных ею душ, как Господь отъял мертвенность от тел; лишенным чести возвратите честь, страждущим радость, несмелым дерзновение; как из гробов, изведите из мест заключения ввергнутых туда. Да процветет красота праздника, как цвет для всех. Ибо если день рождения человека-царя отверзает темницу, то победный день воскресшего Христа ужели не даст облегчения удрученным горем? Бедные, приветствуйте вашего кормителя, страждущие телесными язвами и лишенные членов — целителя ваших несчастий. Ради надежды воскресения и о добродетели мы заботимся и зло ненавидим; потому что если будет отнято воскресение, то окажется одно только имеющим силу для всех слово: ямы и пием, утре бо умрем (1 Кор 15, 32).

Обращая взор к этому дню, апостол презирает временную жизнь, сильно желает грядущей и, почитая ничтожным видимое, говорит: аще в животе сем… уповающе есмы… окаяннейши всех человек есмы (1 Кор 15, 19). Этот день причиною того, что люди становятся наследниками Богу и сонаследниками Христу. Этот день причиною, что та часть тела, которую съели плотоядные птицы за тысячу лет, окажется целою, что пожрали киты, собаки и морские животные, восстанет вместе с воскресшим человеком, что попалил огонь, что истребил червь в гробах и вообще все тела, которые после рождения уничтожило тление, будут отданы землею неповрежденными и целыми и, как учит Павел, воскресение совершится во мгновении ока (1 Кор 15, 52). Мгновение же ока есть сомкнутие век, и ничто не может быть быстрее этого; стараясь понять это по-человечески, по мере твоей силы, ты не можешь представить в душе своей, сколько нужно было бы измерений времени, чтобы, во-первых, сгнившие и обратившиеся в землю кости составить и сделать по-прежнему твердыми и гладкими, а соединенные из раздробленных опять привести в стройный порядок и естественную связь.

Затем обрати внимание на обложение их плотию, на протяжение мускульных связок, жил и артерий, тонких каналов, распространяющихся под кожею, на несказанное и бесчисленное множество душ, исходящих из некоторых тайных обиталищ; каждая из них узнаёт свое тело, как свою отличную от других одежду, и снова быстро вселяется в него, имея способность безошибочно различать при таком множестве однородных душ. Ибо представь в мысли все души от Адама и такое множество тел начиная от него; при таком количестве пустых домов и домовладельцев, возвратившихся после долговременного отсутствия, все совершается необыкновенным образом, потому что ни дом не медлит возобновлением, ни хозяин не блуждает и не бродит без крова, отыскивая, где его, особенный дом, но прямо стремится к своему, как голубь к своей башне, хотя их много, все собрались около того же самого места и имеют сходный внешний вид. Откуда опять воспоминание и оценка прежней жизни и мысль о каждом деле, так быстро возникающая вместе с живым существом, разрушившимся за столько веков? И от глубокого сна пробудившийся человек несколько времени не сознает, что он и где, и забывает об обычных вещах, пока бодрствование, рассеяв отупение, опять оживит силу памяти и энергию. Это и подобное, приходя на мысль людям, поражает разум необычайным удивлением и возбуждает вместе с тем недоверие к чуду. Ибо так как ум не находит разрешения недоумениям и вопросам и не может успокоить свою любознательность исследованием и разрешением, то он наконец по слабости своих мыслей склоняется к неверию своих мыслей, отрицая и отвергая истину этих предметов. Но поскольку наше слово, двигаясь своим путем, дошло до вопроса, о котором постоянно говорят, и этот предмет близок и сроден настоящему празднику, — то мы, мало-помалу возведя предстоящий вопрос к приличному началу, попытаемся вполне убедить напрасно сомневающихся в ясных вещах.

Создатель всего, восхотев сотворить человека, привел его в бытие не как презренное животное, но как существо, честию превосходящее всех, и назначил его царем поднебесной твари. Имея это в виду, создав его мудрым и боговидным, украсив многими дарами, ужели с тою мыслию привел его в бытие, чтобы, родившись, он разрушился и подвергся совершенной гибели? Но это была бы пустая цель создания, и такого рода намерение было бы крайне недостойно приписывать Богу. Ибо в таком случае Он уподоблялся бы детям, тщательно строящим домики и скоро разрушающим построенное ими, так как их рассудок не имеет в виду никакой полезной цели. Но учение веры говорит нам совершенно противное — что Бог сотворил первозданного бессмертным; когда же произошло преступление и грех, то в наказание за прегрешение лишил его бессмертия; потом Источник благости, преизобилующий человеколюбием, сжалившись над делом рук Своих, украшенным мудростию и знанием, благоволил вновь восстановить нас в прежнее состояние.

Это и истинно, и достойно понятия о Боге, ибо здесь приписывается Ему вместе с благостию и сила. Выказывать же безучастие и жестокость к подначальным и подвластным не свойственно даже людям добрым и лучшим. Так, пастух желает, чтобы было здоровым его стадо, и едва не желает того, чтобы оно было бессмертным; волопас всякого рода средствами размножает волов; пастух коз желает, чтобы козы рождали двойни; коротко, каждый владелец стада, имея в виду какую-либо полезную цель, желает, чтобы стадо его оставалось у него целым и находилось в цветущем состоянии. Если это так и если из недавно сказанного нами явствует, что Зиждителю и Художнику рода нашего весьма прилично воссоздать поврежденное творение, то очевидно, что не верующие дальнейшему не почему-либо иному вооружаются против этого, как потому, что почитают невозможным для Бога воскресить умершее и разрушившееся.

Поистине прилично только мертвым и бесчувственным рассуждение тех, которые думают, что для Бога что-либо невозможно и неудобоисполнимо, и которые собственную немощь переносят на всемогущее величие. Но чтобы поразить их безумие словом обличения, из того, что было и есть, покажем то, что будет и чему они не верят. Ты слышал, что прах был образован и стал человеком. Итак, прошу тебя, который своею мудростию имеет притязание объять все, научи меня, как тонкий рассеянный прах соединился, как земля стала плотию, как одно и то же вещество сделалось и костями, и кожею, и жиром, и волосами? Как в одной и той же плоти различные виды членов, и качеств, и связок? Отчего легкое на осязание мягко и по цвету синевато, печень жестка и красна, сердце сжато и самая твердая часть в теле, селезенка рыхла и черна, желудочная оболочка бела и сплетена природою наподобие рыболовной сети? Обратим ли внимание и на то, каким образом первая жена, из малой части ребра, образовалась в целое живое существо, подобное совершенному и первому человеку, и как часть стала достаточною для всего и малое составило все? Ребро сделалось головою, руками и ногами, извилистым и разнообразным строением внутренностей, плотью и волосами, глазом, и носом, и устами, и, чтобы не затягивать вдаль слова, просто скажу, всем; все это для нас, ничтожных существ, удивительно и необыкновенно; у Бога же способы устроения удобны и вполне надежны. После этого как признать здравомыслящими тех, которые, допуская, что из одного ребра соделался человек, не верят, что он же самый может быть воссоздан из всецелого вещества человека? Не может, не может испытующая мысль человеческая постигнуть действенную силу Божию. Ибо если бы для нас было понятно, то не был бы совершеннее нас Тот, Кто совершеннее. Но что я говорю о Боге? По отношению к некоторым силам мы не только не можем сравняться с неразумными животными, но даже им уступаем. Вот в беге превосходят нас кони, и собаки, и многие другие животные; силою — верблюды и лошади; распознаванием дорог — ослы; остроты зрения серны также нет в наших очах.

Итак, благомыслящие и разумные должны верить тому, что говорит Бог, а не испытывать способы и причины Его действий, как превышающие ум. Ибо можно будет сказать любопытствующему: покажи мне своим разумом способ осуществления видимого. Скажи, каким искусством создал Он это многообразное произведение? Если ты это откроешь, то законно можешь недоумевать и негодовать, почему, зная причину рождения, не знаешь способа преобразования чрез возрождение. Если же для тебя это сон и мечта и познание сего отвсюду недоступно, то не досадуй, если, не зная причины устроения, не понимаешь и способа исправления поврежденного. Один и тот же Художник и первого создания, и второго преобразования. Он знает, как собственное тело, подвергшееся разрушению, опять сложить и привести в прежнее состояние. Если нужна мудрость — у Него источник мудрости; если нужна сила — Он не нуждается в сотруднике и помощнике. Он есть, по слову мудрейшего пророка, измеривший рукою воду, и великое и неизмеримое небо пядию, и землю горстию (Ис 40, 12). Посмотри на эти образы Его действования, служащие для обозначения неизреченной силы и заставляющие нашу мысль отчаиваться в возможности представлять что-либо, достойное Божеского естества.

Бог и есть, и называется всемогущим; вероятно, ты не будешь спорить против этого и согласишься допустить эту мысль. Но для могущего все нет ничего невозможного и неудобоисполнимого. Имеешь много залогов веры, которые принудительно заставляют тебя согласиться со сказанным нами. Во-первых, все разнообразное и многосложное творение, которое яснее всякой проповеди возглашает, что велик и премудр Художник, устроивший все видимое. Будучи же предусмотрительным по отношению к твари и издалека видя мелочные души неверующих, Бог утвердил делом воскресение мертвых, одушевив многие тела скончавшихся. Поэтому четверодневный Лазарь вышел из гроба (см.: Ин 11, 44), единородный сын вдовы, от погребального одра возвращенный в число живых, был отдан матери (см.: Лк 7, 12–16) и тысячи других случаев, исчислять которые теперь было бы утомительно. Что сказать о Боге и Спасителе, когда Он, чтобы еще более посрамить сомневающихся, и рабам своим апостолам даровал силу воскрешать мертвых?

Итак, доказательство очевидно. Зачем же вы, любители прений, даете нам лишний труд, как будто бы мы толкуем вам о том, что не может быть доказано? Как воскрес один, так и десять; как десять, так и триста; как триста, так и многие. Художник одной статуи сумеет произвести и тысячу. Разве не видите, как механики на малом количестве воска предварительно производят формы и образцы великих и громадных построений? И мысль, выполненная над малым, имеет ту же силу и во многих больших произведениях. Велико небо, художественное создание Божие; но, поскольку Бог сотворил человека разумным животным, чтобы разумением Его творений он прославлял мудрого и благоискусного Творца, то посмотри на сферу у астронома; она мала, но в руке сведущего движется так же, как небо у Бога, самый малый инструмент делается подобием великого произведения и разум при помощи малого объясняет безмерное и превышающее наше чувство. К чему же я говорю об этом? Чтобы ты знал, что если спросишь меня, как будет воскресение тел умерших от века, то тотчас услышишь обратный вопрос: как был воскрешен четверодневный Лазарь? Ибо ясно, что здравомыслящий человек по удостоверении одного примера не будет сомневаться и во многих. Признавая Бога Творцом, не можешь сказать, что для Него что-либо невозможно, и не можешь думать, что мудрость Непостижимого постижима твоею мыслию; ибо и для Него нет ничего беспредельного, и для тебя беспредельное неисследимо.

Еще лучше и яснее раскроем эту мысль, если в дополнение к тому, что сказано нами, исследуем и способ нашего происхождения — не того первого и древнейшего происхождения от Бога, о котором было говорено прежде, но того, которое последовательно совершается природою доныне. Этот способ неизъясним и недоступен человеческой мысли. Ибо как семя, будучи сущностью влажною, бесформенною и безвидною, становится плотным в голове, отвердевает в голенные кости и ребра, делает мозг мягким и рыхлым, а облегающий его череп столь твердым и крепким, — и чтобы не растягивать речи мелочными перечислениями всего порознь, скажу коротко, производит все разнообразное строение животного? А как семя, будучи вначале бесформенным, устрояемое неизреченным искусством Божиим, образуется в очертание и возрастает в плотное тело, так нисколько не странно, но и совершенно последовательно, чтобы вещество, находящееся в гробах, некогда имевшее вид, опять возобновилось в прежней форме и прах снова сделался человеком, так как и прежде отсюда же он произошел. Допустим, что Бог может сделать столько, сколько в силах сделать горшечник; рассудим теперь, что делает последний. Взяв не имеющую формы глину, он превращает ее в сосуд и, выставив его на солнечные лучи, сушит и делает твердым; лепит он кувшин, блюдо, сосуд для вина; но если что-нибудь нечаянно упадет на эти вещи и опрокинет их, то от падения они разбиваются и становятся опять бесформенною землею. Художник же, если захочет, скоро поправляет случившееся и, опять искусно придав форму глине, делает сосуд нисколько не хуже прежнего. И это делает горшечник, ничтожное создание Божие; как же не верят Богу, когда Он обещает возобновить умершего! Много безумия в этом.

Рассмотрим и пример пшеницы, которым премудрый Павел поучает безумных, говоря: Безумне, ты еже сееши… не тело будущее сееши, но голо зерно, аще случится, пшеницы или иного от прочих семян; Бог же дает ему тело, якоже восхощет (1 Кор 15, 36–38.). Вникнем тщательно в произрастение пшеницы и, может быть, уразумеем учение о воскресении. Пшеничное зерно бросают в землю; сгнив в сырости и, так сказать, умерев, оно превращается в некоторое млековидное вещество, которое, несколько оплотнев, делается остроконечным белым волоконцем; выросши настолько, чтобы пробиться сквозь землю, оно из белого мало-помалу становится зеленым. Затем делается травою и зеленью полей; разросшись же на них и дав достаточно отпрысков, распространяет внизу разветвленный корень, приготовляя подпору для будущей тяжести. И как на корабле мачты со всех сторон прикрепляются множеством канатов, чтобы стояли твердо, удерживаемые в равновесии натянутыми канатами, так вервевидные разветвления корня делаются прикреплениями и подпорами колосьев. После того как пшеница вытянется в стебель и поднимется до известной высоты, Бог скрепляет ее коленцами и узелками, укрепляя ее, как бы какой дом, связями по причине ожидаемой тяжести растения. Потом, когда заготовлены силы, разорвав оболочку, производит колос. И опять здесь еще большие чудеса, ибо пшеничные зерна обрастают вокруг колоса одно за другим по порядку и каждое зерно имеет особое влагалище; после всего выходят острые и тонкие ости — оружие, как думаю, против питающихся зернами птиц, чтобы, испытывая уколы от острия их, не вредили плоду. Видим ли, какие чудные дела представляет одно сгнившее зерно? Упав на землю одно, в каком числе зерен воскресает? Человек же с воскресением ничего не получает большего; получает опять то, что имел, и потому наше обновление оказывается более удобным, чем в земледелии вырастание пшеницы.

Отсюда перейди к размышлению о деревьях, как для них зима каждогодно заменяет смерть. Ибо опадают плоды, падает лист, и деревья остаются сухими, лишенными всякой красы. После же того как наступит время весны, они покрываются самым приятным цветом; после цвета является покров листьев, и тогда они, как прекрасное зрелище, привлекают взоры людей и становятся местом для певчих птиц, сидящих на ветвях. И чудная какая-то приятность сияет от этих деревьев, так что многие оставляли и дом, украшенный золотом, фессилийским и лакедемонским мрамором, и почитали для себя более приятным жить под деревьями. И Патриарх Авраам водрузил кущу под дубом не потому, конечно, что не мог иметь дома, но находя удовольствие жить под ветвями. К подтверждению той мысли, которую мы имеем теперь в виду, приводит меня и жизнь змей. Ибо в зимнее время года их жизненная сила замирает, и в течение шести месяцев они лежат в норах совершенно неподвижные. После же того как придет установленное время и мир огласится звуками грома, они, приняв громовой удар как бы за какой условный знак к жизни, быстро выползают и в течение долгого времени обнаруживают обычную деятельность. Какой смысл всего этого? Пусть скажет мне испытатель и исследователь дел Божиих и научит меня, почему он допускает, что гром воскрешает змей, которые были мертвы, и не соглашается признать одушевления людей при звуке трубы Божией с небес, как говорит слово Божие: вострубит бо, и мертвии востанут (1 Кор 15, 52); и в другом месте яснее: и послет Ангелы Своя с трубным гласом велиим, и соберут избранныя Его (Мф 24, 31).

Итак, перестанем не верить изменениям и обновлениям. Ибо и жизнь растений, и различных животных, и самих даже людей научает нас, что ничто из того, что подвержено тлению и рождению, не остается тождественным, но изменяется и превращается. Если угодно, рассмотрим изменение наше с возрастами. Каково грудное дитя, это мы знаем. По прошествии малого времени оно получает силу ползать и ничем не отличается от малых щенков, опирающихся на четыре лапы. Около третьего года дитя начинает стоять прямо и издает звуки, лепеча и картавя. Потом говорит членораздельно и делается приятным мальчиком. От этого возраста переходит в отрока и юношу; когда же пух покроет щеки, спустя немного является густая борода, одно — из другого; затем является муж в цвете сил, крепкий, способный выносить труды. После же того как пройдет четыре десятка годов, начинается обратная перемена: седеет голова, сила склоняется к слабости и, наконец, приходит старость — совершенное исчезновение силы; тело клонится и сгибается к земле, как слишком перезрелый колос; то, что было гладко, делается морщинистым; бывший некогда юношею и крепким мужем опять является младенцем неясно говорящим, непонятливым, так же ползающим на руках и ногах, как и прежде. Все это чем тебе кажется? Не изменением ли? Не многообразными ли переменами? Не различными ли обновлениями, преобразующими смертное животное и прежде смерти? А сон наш и бодрствование не послужат ли для разумного человека научением относительно искомого? Ибо первый есть образ смерти, а последнее подобие воскресения. Поэтому и некоторые из языческих мудрецов назвали сон братом смерти по сходству того, что испытывает душа в том и в другой. Ибо в том и в другой одинаково забвение и незнание прошедшего и будущего; тело лежит бесчувственным, не узнавая друга, не зная врага, не видя стоящих вокруг и смотрящих, изнеможденное, мертвое, лишенное всякой энергии, ничем не отличное от тел, положенных в гробах и могилах. Так, если захочешь, можешь ограбить спящего как мертвого, опустошить его дом, наложить оковы, а он не обнаруживает никакого ощущения того, что делают. Немного же спустя, когда дается некоторая поддержка и подкрепление в немощи, человек встает как бы только-только ожив, мало-помалу приходит в сознание себя и того, что делается, постепенно возвращая деятельность своих сил, как бы одушевленный живительною силою бодрствования. Если же в продолжение настоящего существования и пребывания человека связаны с его жизнию столь многие дневные и ночные особенные состояния, изменения, смены памятования и забвения, то было бы крайне неразумно и дерзко не верить Богу, обещающему обновление в последний день, Богу, Которому принадлежит и первое зиждительное образование его.

Особенно дает оружие противоречащим нам и способствует их неверию вот что. Они полагают, будто тела подвергаются совершенному исчезновению. Но это не так. Ибо тело не исчезает окончательно, но разрешается на части, из которых сложено, и эти части существуют в воде и воздухе, в земле и огне. Поскольку первообразные стихии всегда пребывают и в них возвращается после разрешения то, что от них заимствовано, то в этих стихиях совершенно остаются целыми и части тела. Если же Богу весьма легко создавать из не сущего, то производить из начал существующих, конечно, гораздо легче и удобнее. Итак, не станем отнимать благой надежды у людей, исправления нашей немощи и второго, так сказать, рождения, свободного от смерти; по чрезмерной любви к удовольствиям не станем пренебрегать благим человеколюбивым обещанием Божиим. Ибо противники раскрываемой нами мысли кажутся мне друзьями зла и врагами добродетели, людьми сластолюбивыми, любостяжательными, невоздержанными и очами и слухом и обонянием приемлющими в себя втекающее чрез эти чувства удовольствие. Учение о воскресении соединено с мыслию о суде, и они слышат, как священные книги выразительно говорят, что не безответна наша жизнь, но что когда обновимся ко второй жизни, все предстанем пред судилищем Христовым, чтобы от Судии по достоинству восприять воздаяние за дела жизни. Сознавая, что дела самые постыдные достойны многих наказаний, по ненависти к суду грешники отвергают и воскресение. Так злые рабы, растратившие имущество господина, представляют себе и смерть господина, и его погибель и сообразно тому, чего сами желают, вымышляют пустые предположения.

Но так рассуждать не станет здравомыслящий. Ибо какая польза от правды, от истины, от благости и от всего хорошего? Если нет воскресения, то из-за чего трудятся и любомудрствуют люди, порабощающие удовольствие чрева, любящие воздержание, дозволяющие себе только кратковременный сон, вступающие в борьбу с холодом и зноем? Скажем им словами Павла: ямы и пием, утре бо умрем (1 Кор 15, 32). Если нет воскресения, но смерть есть предел жизни, то оставь обвинения и порицания. Предоставь невозбранно свободу человекоубийце; пусть прелюбодей дерзновенно строит злоумышления против брака; пусть любостяжатель роскошествует за счет своих противников; никто пусть не останавливает ругателя, пусть клятвопреступник постоянно клянется, ибо смерть ожидает и того, кто соблюдает клятвы; пусть иной лжет, сколько хочет, потому что нет никакого плода от истины; никто пусть не милует бедных, ибо милосердие останется без награды. Такие рассуждения порождают в душе беспорядок хуже потопа: они изгоняют всякую целомудренную мысль и поощряют всякий безумный и разбойнический замысел. Ибо если нет воскресения, нет и суда; если же отъемлется суд, то вместе с ним отвергается и страх Божий. А где не уцеломудривает страх, там ликует диавол. И очень подходит к такого рода людям псалом Давида: Рече безумен в сердцы своем: несть Бог. Растлеша и омерзишася в начинаниих (Пс 13, 1). Если нет воскресения, то вымысел — Лазарь и богатый, и ужасная пропасть, и нестерпимый пламень огня, и горящий язык, и сильно желаемая капля воды, и перст бедного (см.: Лк 16, 19–27). Ибо ясно, что все это изображает, что будет при воскресении. Под языком и перстом разумеются не члены бесплотной души, но члены тела. И никто пусть не думает, что это уже произошло; этим предвозвещается будущее. В день же преобразования, когда будут одушевлены мертвые, каждый из живших предстанет для отчета существом сложным, как прежде, состоящим из души и тела. А богодухновенный Иезекииль, созерцатель великих видений, в каком смысле видел великое и обширное поле, полное костей человеческих, проречь на которые было повелено ему? И оные кости тотчас обрастали плотию, и то, что было разъединено и беспорядочно расторгнуто, совокуплялось одно с другим в порядке и согласии (см.: Иез 37, 1–12). Этими словами Священное Писание не с достаточною ли ясностью доказывает нам оживление плоти? Думающие оспаривать то, о чем здесь речь, кажутся мне не только нечестивыми, но и глупыми. Ибо воскресение, и оживление, и преобразование, и все подобные наименования переносят мысль слышащего это к телу, которое подвержено тлению, так как душа, рассматриваемая сама по себе, никогда не может воскреснуть, поскольку она не умирает, но бессмертна и негибнуща. Будучи же бессмертною, имеет общником своих дел смертное тело и потому во время воздаяния от праведного Судии снова вселится в своего сотрудника, чтобы с ним восприять общие наказания или награды.

Но чтобы наши слова были доказательнее и сильнее, рассудим таким образом. Что мы называем человеком? Душу и тело вместе или одно что-нибудь? Очевидно, сочетание того и другого характеризует это живое существо; нет нужды распространяться о том, что неоспоримо и известно. Если же это так, то присовокупим и такого рода размышление: то, что делают люди, как-то: блуд, убийство, хищение и все, что сопровождает эти пороки, или, напротив, целомудрие, воздержание и всякое противоположное злу действование, — называем ли мы действиями обоих (тела и души) или приписываем эти дела одной душе? Но и в этом очевидна истина. Ибо никогда душа отдельно от тела не совершает воровства, не подкапывает стен; никогда одна она не подает хлеб алчущему, не напоит жаждущего, не поспешит немедленно в темницу, чтобы помочь страдающему в заключении; но при всяком деле душа и тело соединяются друг с другом и вместе совершают то, что делают. Если это так, то каким же образом, допуская, что будет суд за дела жизни, ты отторгаешь одно от другого? И тогда как соделанное составляет общую принадлежность того и другого, ты назначаешь судилище для одной души? А если кто захочет быть тщательным судьею человеческих прегрешений и внимательно присмотрится, откуда возникают первые причины греха, то, может быть, найдет, что первая вина беспорядка заключается в теле. Ибо часто, когда душа находится в покое и пользуется невозмутимым миром, глаз страстным взором взглянет на то, на что лучше бы не смотреть, и, передав душе недуг, превращает в бурю и волнение ее тишину. Подобным образом и ухо, прислушавшись к каким-либо бесстыдным и возбуждающим словам, как бы через какие каналы проводит в мысли скверну своего смятения и нестроения. Бывает, что и нос посредством обоняния и вдыхания вносит во внутреннего человека великое и неизобразимое зло. Умеют и руки посредством осязания расслаблять твердость мужественной души. И когда я таким образом мало-помалу начинаю исследовать и рассматривать, то нахожу, что тело виновно во многих грехах. Несет оно и труды за добродетель и при подвигах; также выносит страдания, будучи посекаемо железом, палимо огнем, поражаемо бичом, отягчаемо тяжелыми узами и подвергаясь всякого рода мукам, чтобы не изменить священному любомудрию, которое, как бы какой украшенный прекрасными стенами и башнями город, окружено бранию со злом.

Итак, если тело в достижении совершенства трудится вместе с душою и в прегрешениях не отстанет от нее, то на каком основании влечешь на судилище одну невещественную душу? Такое мнение и не справедливо и не здравомысленно. Если душа одна и без тела согрешила, одна и будет наказана; если же имела явного сотрудника, то и его не оставит без наказания праведный Судия. А я слышу, что Священное Писание говорит и то еще, что осужденные будут подвергнуты справедливым казням: огню, и мраку, и червю. Все это суть наказания для сложных и вещественных тел; души же самой никогда не коснется огонь; и мрак не может быть для нее тяжелым, так как она лишена очей и зрительных органов. Что мог бы сделать ей и червь, который способен повреждать тела, а не души? Поэтому последовательный ход рассуждений отовсюду побуждает нас признать воскресение мертвых, которое в надлежащее время совершит Бог, делом утвердив собственные обетования. Итак, поверим говорящему: вострубит бо, и мертвии востанут (1 Кор 15, 52); и еще: грядет час, в оньже вси сущии во гробех услышат глас Сына Божия, и изыдут сотворшии благая в воскрешение живота, а сотворшии злая в воскрешение суда (Ин 5, 28–29). И не обещает только, но и делами, которые ежедневно совершает, ясно научает, что Он всемогущ. Ибо ни вначале не утомился творя, ни преобразуя (созданное) не оскудеет мудростию. Посмотрим на настоящее и поверим тому, что будет. Всякое действие Божие возбуждает в нас изумление; так велико и невыразимо чудо, когда видим, что черты отцов и прадедов точно переходят в наружность потомков и дети носят на себе отпечаток предков. Здесь-то я необычайно изумляюсь премудрому искусству совершеннейшего Художника Бога и Спасителя, как в неизреченной тайне зиждутся подражания первообразам, когда те уже и не существуют и не являются, как бы воскрешая умерших в другом некоем виде чрез действенность их типов. А часто и особенности многих лиц вместе отображаются в одном теле; нос отца, глаза деда, походка дяди, звук голоса матери, и один человек представляется как бы каким растением, принявшим прививки от многих деревьев и приносящим при сборе тысячи видов плодов. Все это удивительно, и как происходит, для нас неизвестно, но легко для Зиждителя и совершается Им, как знаем, без всякого труда. Вот почему крайне неуместно и неразумно допускать, что отличительные признаки сгнивших и уже истлевших тел в рождающихся ежедневно в настоящее время людях воскресают и чужое переходит в других, — и вместе с тем не признавать, что собственные и особенные свойства каждого, в самых тех лицах, которые некогда приобрели их, не возобновятся и не оживут, но, напротив, отвергать это и оспаривать, почитая вымыслом, а не верным словом обетование Того, Который все это видимое нами составил и украсил, как восхотел. Но мы веруем воскресению, воссылая славу Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь.