К 10-летию Сретенской духовной школы
«Пастырь должен быть готов дать ответ каждому вопрошающему о своем уповании с кротостью и благоговением»

В 1999 году в московском Сретенском монастыре была открыта духовная школа – Сретенское высшее православное училище, преобразованное затем в духовную семинарию. О выборе жизненного пути и о годах, проведенных в стенах семинарии, рассказывают преподаватели и студенты СДС.

– Базовое богословское образование я получил в Московской духовной семинарии, затем учился в академии. Правда, моя учеба была прервана на два года в связи с призывом в ряды Вооруженных сил – после 1-го класса семинарии. Поэтому студенческие годы у меня растянулись на целых десять лет – с 1993 по 2003 год. За этот период в жизни нашей страны произошло много событий. Нужно сказать, что и в духовном образовании, в его структуре и содержании наметились серьезные изменения. Но я учился еще по старой схеме: четыре года семинарии и четыре года академии. Считаю, что обучение в духовных школах характеризуется высоким уровнем и с практической точки зрения является полезным как для каждого обучающегося, так и для Церкви вообще.

– Батюшка, почему вы решили пойти учиться в семинарию?

– Сначала немного о том времени, в которое я жил. Несмотря на то, что, когда я стал активно вести церковную жизнь, Советский Союз еще существовал, но все же устойчивые идеологемы на тот момент уже утратили свою актуальность, свой пафос. Поэтому я не отношусь к поколению людей, которым приходилось претерпевать общественное давление в связи с тем, что они дерзнули отличиться от всех прочих советских людей: служить Богу и Церкви. Моя церковная жизнь воспринималась окружающими как вещь личная: у человека такой выбор. В глазах иных это было даже чем-то похвальным: человек решил приобщиться к духовным истокам, религиозной традиции. Но период конца 1980-х – начала 1990-х годов был переломным моментом. Свои специфические трудности были. В частности, морально-нравственный вакуум, образовавшийся в результате утраты атеистической идеологии, мгновенно заполнялся разного рода духовными и псевдодуховными явлениями: появились секты, псевдорелигиозные движения, новые религиозные движения, нетипичные для России. Они выглядели для многих очень заманчивыми. Это повлекло за собой целый ряд негативных последствий для жизни нашего общества. Я, как человек православный, не увлекающийся новомодными духовными практиками, выглядел несколько устаревшим, пришедшим из прошлого века. Это, действительно, было. Нельзя забывать и о серьезных экономических проблемах в нашем государстве. Приходы начинали испытывать финансовые трудности, могли позволить себе меньше, чем ранее, и ситуация временами была очень неустойчивая. Но милостью Божией все разрешилось, и я думаю, что наша Церковь вынесла положительный опыт из того времени: научилась претерпевать экономические трудности и искать выходы из них.

Почему пошел учиться в семинарию? Есть хорошее слово «призвание». Это – желание человека обучаться в семинарии для того, чтобы принять священный сан. В сознании людей эти моменты должны быть сопряженными. Думаю, что человек, идя учиться в семинарию, должен, прежде всего, рассматривать ее как форму и способ получения образования, открывающего ему путь для служения Богу и Церкви в священном сане. У меня было именно так. И я, несмотря на все трудности и искушения, стараюсь достойно нести свое пастырское призвание.

– Кто были вашими учителями в Московских духовных школах?

– В числе преподавателей МДС были замечательные люди, многие из них потом стали моими коллегами по работе в Сретенской семинарии. Это отцы Максим Козлов, Владислав Цыпин, Леонид Грилихес, Андроник (Трубачев), Алексей Константинович Светозарский, Александр Александрович Волков. Не могу не упомянуть наших профессоров Алексея Ильича Осипова, а также Константина Ефимовича Скурата – замечательного знатока истории Поместных Церквей и святоотеческой традиции. Отличие МДС от всех других семинарий состоит в том, что она возобновила свою жизнь в 1940-е годы, возрождалась усилиями тех профессоров, которые получили духовное образование и начали свою преподавательскую практику еще в дореволюционный период. И потом они сумели в немного видоизмененном состоянии перенести все это на почву советского времени и продолжить старую традицию. Это накладывает отпечаток на жизнь в МДС, формирует особые отношения между студентами и преподавателями, там есть определенный дух.

– Что повлияло на ваш выбор заниматься историей религий и сектоведением?

– Я занялся историей религий и сектоведением, потому что в момент получения мною образования это были одни самых из актуальных дисциплин, требовавших общих церковных усилий. Кроме того, мне повезло с преподавателем, моим научным руководителем, у которого я писал кандидатскую диссертацию. Это Роман Михайлович Конь, который теперь является преподавателем и Сретенской духовной семинарии. Он специалист высочайшего класса, и он сумел блестяще продемонстрировать мне насущность и целесообразность разрабатываемой темы.

– Насколько, по вашему мнению, современному пастырю необходимы познания в области религиоведения и сектоведения?

– Необходимость, на мой взгляд, здесь очевидна, и обусловлена она теми простыми фактами, что не только священнику, но и всякому человеку приходится встречаться в своей жизни с носителями разных религиозных убеждений и представителями различных сект. Соответственно, каждый христианин, а пастырь в особенности, должен быть готов, по словам апостола Петра, дать ответ каждому вопрошающему о своем уповании с кротостью и благоговением. Для того чтобы быть способным этот ответ дать, нужно изучить определенные дисциплины. Поэтому в сетке изучаемых дисциплин есть история религий и сектоведение.

– Все ли дисциплины, преподаваемые в семинарии, нужны будущим священнослужителям?

– Мне трудно ответить на этот общий вопрос. Но у меня есть конкретные соображения в связи с преподаванием истории религий. В свое время, когда я только начинал читать этот предмет, он был в расписании 3-го и 4-го курсов. Сейчас он перенесен на 1–2-й, что, на мой взгляд, не совсем целесообразно. Когда человек только приходит в семинарию, он еще не знает твердо догматы православной веры, а потому объяснять ему истины других религий зачастую бывает непросто, поскольку многие моменты могут стать соблазнительными. Студенты-первокурсники еще не могут сформировать для себя правильного ответа на вероучительные вопросы: осмысленная, до конца продуманная позиция у них только начинает складываться. И это, кстати говоря, тоже опыт, ведь настоящее обучение является самостоятельным поиском ответа на вопросы.

– Отец Олег, расскажите, пожалуйста, о вашем знакомстве с архимандритом Тихоном (Шевкуновым) – ректором Сретенской духовной семинарии.

– Сначала с отцом Тихоном у меня были официальные контакты, связанные с нашим церковным служением. А лично я познакомился с ним, став преподавателем Сретенской духовной школы. Он меня тогда в хорошем смысле удивил, в первую очередь своей пассионарностью, активной жизненной позицией, стремлением все вокруг себя преобразовать на благо Церкви Христовой. Отец Тихон обладает даром оказывать положительное влияние на окружающую среду, много и эмоционально работать и получать при этом очевидный видимый эффект. Это далеко не у всех получается.

– Что вы можете вспомнить о владыке Амвросии, который долгое время был проректором Сретенской духовной школы и помогал отцу Тихону в ее формировании?

– В Сретенскую духовную семинарию я попал благодаря вниманию к моим трудам и способностям нынешнего ректора Санкт-Петербургских духовных школ епископа Амвросия (Ермакова). Именно от него в 2001 году я получил приглашение преподавать в Сретенском духовном училище (так поначалу называлось это учебное заведение). Конечно, оно было создано старанием и усердием отца Тихона и благословением священноначалия. Основная заслуга отца Амвросия, на мой взгляд, состоит в том, что он сумел претворить идеи отца Тихона в жизнь, организовать учебный процесс в соответствии с тем опытом, который он приобрел в период обучения в МДАиС. Администрация Сретенской школы сумела объединить вокруг себя очень квалифицированных преподавателей. Я общаюсь с коллегами и вижу, что меня окружают люди компетентные в своей области.

– Как бы вы охарактеризовали студентов-сретенцев?

– Безусловный плюс Сретенской семинарии – это атмосфера тепла и внутреннего семейного устроения. Духовная школа маленькая, все друг друга знают, все представляют способности друг друга, знают, кто на что способен. Кроме того, благодаря руководству семинарии здесь есть отношения сыновства и отцовства, когда можно прийти к отцу ректору и рассказать о своих проблемах. При этом воспитанники твердо знают, что будут услышаны, им пойдут навстречу, помогут справиться с трудностями. Но этот огромный плюс иногда превращается в минус, так как семейные отношения студенты пытаются перелагать и на преподавателей. Учащиеся смотрят на педагогов не как на учителей, а как на отцов, матерей, которым можно поплакаться, рассказать о своих трудностях, ну и… получить хорошую оценку. То есть часто забывается, что преподаватель оценивает в первую очередь степень усвоения студентом материала, полученного во время занятий, а не уровень его духовной жизни и не степень сложности учебных и бытовых проблем.

– У разных педагогов есть свои приемы, направленные на стимулирование учебной деятельности студентов. Поделитесь, пожалуйста, своим опытом.

– Я исхожу из предпосылки, что люди, которые пришли обучаться в семинарию, знают, зачем они сюда пришли. Если же они в силу каких-то причин (может быть, действительно сильно устали) засыпают на лекции, я достаточно снисходительно отношусь к их немощам. Но при этом не делаю никаких скидок при опросах, зачетах и экзаменах. Для меня важно, чтобы тот материал, который я излагаю на лекциях, был семинаристами усвоен, причем на высоком уровне. Если этого не происходит (студент не испытывает интереса к предметам, которые преподаются мной, например), я воспринимаю это спокойно. Но, тем не менее, стараюсь объяснить семинаристам, что полусонное, скучающее восприятие аудиторных занятий не способствует запоминанию преподаваемой информации и может не самым лучшим образом сказаться на итоговой оценке. Уверен, к обучению нужно относиться внимательно.

– Как вам кажется, чем отличаются cегодняшние духовные школы от семинарий 1990-х годов?

– Как я уже говорил, за период, прошедший с момента моего поступления в семинарию до сего дня, в системе образования Русской Церкви произошли значительные изменения. Состоялась реформа, которая изменила статус семинарий, академий, довольно кардинально пересмотрела набор изучаемых дисциплин. Изменилось ранжирование предметов, по-иному выстроены курсы, нужные для будущего священнослужителя, но не относящиеся непосредственно к области его церковных интересов. Я имею в виду вспомогательные дисциплины, а также преподавание языков. Конечно, священник не филолог, но как ему работать с богословскими текстами, если он не может посмотреть оригинал и выяснить значение конкретного термина? Но в ходе реформы сохранено самое главное: некая преемственность духа и организации обучения. Семинария – это не только место, где человек слушает лекции и сдает экзамены, но и место, где он живет и духовно возрастает, где он молится, исполняет разные послушания, где вообще формируется как личность. Очень важно, чтобы традиции бережно чтились. И я надеюсь, что никакие реформы не смогут поколебать преемства русского духовного образования. Семинарии должны остаться рассадником веры и благочестия, ведь само значение слова семинария в переводе с латинского означает «рассадник».

– Что вы можете вспомнить о студентах первого набора Сретенской духовной школы?

– Первыми студентами Сретенской духовной школы стали насельники Сретенского монастыря. Это были люди, как правило, с жизненным опытом, некоторые из них были старше меня по возрасту. Поэтому, с одной стороны, мне было с ними легко работать, поскольку они знали церковную жизнь изнутри, имели собственный житейский и духовный опыт. Но, с другой стороны, были и сложности, так как всегда затруднительно учить людей, которые старше тебя и которые уже сформировали свою точку зрения на многие вопросы. Конечно, иногда у нас были столкновения взглядов. Но это было полезно, причем не только для меня как для молодого преподавателя, но и для тех людей, которые сейчас являются почтенными священнослужителями и несут ответственные послушания в Сретенской обители.

– Поступив в духовную школу, учащиеся попадают в весьма специфические условия, которые в основном связаны с ограничениями и замкнутостью. По окончании семинарии ее выпускники принимают сан и понимают, что не могут найти общего языка со своей паствой. Батюшка, как преодолеть эту проблему?

– Это, как говорят на Западе, «good question» – хороший вопрос, то есть вопрос, на который трудно ответить. На него, я полагаю, должна дать ответ та реформа, которая происходит в области духовного образования. Среда, в которой живет семинарист, действительно, замкнутая. Но я бы не сказал, что она замкнута абсолютно; в конце концов, студент не в вакууме живет. Потом: семинарской программой неслучайно предусмотрен ряд предметов, которые человека формируют в общегуманитарном плане: древние и новые языки, логика, риторика и прочие. Более того, есть дисциплины, например апологетика, которые имеют актуальную проблематику и призваны отвечать на вопросы современного мира. Но в учебной аудитории невозможно научить человека всему, и нужен некий жизненный опыт, опыт преодоления искушений, который получается не за ученической партой, а постепенно приобретается в жизни, приобретается с ошибками, шишками и синяками. И надо отдать должное руководству Сретенской духовной школы: она выделяется самым лучшим образом среди других учебных заведений тем, что стремится приблизить религиозную практику студентов к реальным условиям: организуются встречи, где семинаристы могут выступить в роли толкователей священных текстов, стать учителями для людей, вопрошающих о православной вере.

Что касается общей проблемы взаимопонимания между прихожанами и священником… Мне думается, главное, что должно быть в кандидате на священную степень, – это смиренное осознание: он тоже обладает большим числом недостатков, и ему тоже всегда есть чему поучиться у других людей. Нам важно, чтобы современный священник не почитал себя центром Вселенной, ушел от дикого средневекового клерикализма, когда батюшка воспринимает себя как учителя, а всех приходящих к нему – как учеников (такое не часто, но все же встречается), а чтобы он был готов с любовью, подлинной христианской заботой относиться к своей пастве. Не только как учитель, но и как сопереживатель; как говорил апостол Павел, «кто изнемогает, с кем бы я не изнемогал». Чтобы будущий священник был готов «сорадоваться с радующимися и плакать с плачущими». Если будет это желание жить единой жизнью с людьми, приходящими в Церковь, тогда все коммуникативные вопросы тем или иным образом разрешатся. Если же такого устремления не будет, все остальное, даже формально соблюденное, не принесет никакого плода. Поэтому, я думаю, для нас особенно важно формирование не только общего образовательного базиса будущего священнослужителя, но и созидание его души и сердца, чтобы оно было способно к живой реакции на человеческую боль и радость.

– Что, по-вашему, является самым важным в деятельности священника?

– На данном этапе приоритетной задачей является миссионерство. Всякий пастырь призван быть миссионером. Правда, следует сказать, что в нашей современной церковной жизни сложилось, как мне думается, не совсем правильное представление о иерархии обязанностей, которое побуждает священника видеть себя активным социальным деятелем. Все-таки мы должны помнить, что главная задача Церкви – спасение человека, а все остальное, как в Евангелии сказано, приложится. Поэтому, когда мы начинаем возлагать на плечи священника какие-то чрезмерно обременяющие его, отрывающие его от основной его деятельности послушания, в частности педагогические или даже миссионерские, нужно помнить, что первая его задача – служение пастыря, домостроителя таин Божиих. Примечательно, что Поместный Собор 1917–1918 годов, восстановивший патриаршество и проходивший на рубеже трагической эпохи в истории Русской Православной Церкви XX века, так определил главные задачи пастыря: совершение таинств и священнослужение, проповедь и душепопечение. Я склонен полагать, что центром жизни пастыря как христианина и человека, который призван служить образцом для своих пасомых, должна быть евхаристия. Поэтому вся деятельность священника, с одной стороны, не должна ограничиваться одним служением литургии, а с другой – эта деятельность должна быть сопряжена с евхаристией. Если мы что-то делаем, будучи священнослужителями, мы должны всегда помнить о том, что это должно соотноситься с евхаристическим священнодействием. Причастие – это полнота жизни во Христе, это полнота нашего участия в Царствии Божием, здесь есть все: полнота богословия, истории и эсхатологии, ибо евхаристия стоит в центре жизни Церкви, между тем, что уже было, и тем, что еще начато, но не завершено. Не случайно в одном из мест евхаристических молитв говорится: Христос даровал нам Царство будущее, то есть то Царство, которое еще не наступило, но, тем не менее, мы как люди, приобщающиеся святым дарам, им уже обладаем. Подчеркну снова: понимание евхаристии как центра нашей жизни должно служить некоей отправной точкой и неким ориентиром для любой деятельности священника. Ведь быть миссионером и педагогом – значит учить людей жить со Христом, а в условиях нашей земной реальности наиболее тесное общение с Ним достигается в евхаристии.

– Как, на ваш взгляд, соотносятся пастырское служение и семейные обязанности?

– Я бы советовал будущим священникам подготовиться морально ко многим достаточно серьезным испытаниям в жизни. Мы все теоретически понимаем, что священнослужитель призван жертвовать своими личными привязанностями, семейными радостями, а может быть, даже и семейной жизнью ради блага Церкви. Но все это проверяется именно на практике, потому что невозможно предугадать и невозможно продумать всю жизнь наперед. Часто вопросы возникают в самом неожиданном ракурсе, и, действительно, приходится выбирать между церковным служением и служением семье. Но, в конце концов, мы должны помнить слова апостола Павла, который сказал: «Кто о своих ближних не заботится, тот отпал от веры и хуже язычника». То есть необходимо понимать, что это не выбор между собой и Церковью, а это выбор между двумя служениями. Пастырь призван служить как семье, так и Церкви – некоей своей большой семье во главе с Христом. И выбор всегда должен делаться в пользу Церкви. Хотя часто мы встречаемся с тем, что наши близкие не всегда готовы воспринимать такое решение, поскольку они, как и все, нуждаются в заботе, любви, общении. К тому же, на пастыре лежит ответственность и за спасение своих сродников, а значит, вопрос о соотношении пастырского и семейного служения приобретает особую остроту. Очевидно, это всегда искушения, постоянное преодоление самого себя, а главное – неизбывное стремление понять, как же правильно поступить в конкретной ситуации. Всегда приходится бороться с искушением сопоставления одних и других обязанностей. Такую драматическую коллизию мы знаем из нравственного богословия, и ее священник разрешает на протяжении всего своего служения.

Если говорить о семейной жизни, то мы, прежде всего, сталкиваемся с взаимоотношениями священника и домочадцев, в первую очередь с женой и детьми. Парадигма человеческих взаимоотношений дана в Евангелии. Идеал мы себе опять-таки представляем, но часто он оказывается для нас труднодостижимым, поскольку тот тип взаимоотношений, который заложен Христом в Священном Писании, не так-то просто реализовать на практике. И мы начинаем оправдывать себя немощами, обстоятельствами и многими другими причинами, а идеал остается нереализованным. А ведь семья – это малая Церковь, на священнике лежит прямая обязанность ее организации. Серьезная проблема заключается и в следующем: мы имеем огромное количество литературы, описывающей монашескую жизнь, а вот об устроении семьи книг мало. И нам зачастую приходится действовать по аналогии, воспроизводя некий общий церковный принцип, и эти переносы далеко не всегда удачны. Повторю еще раз: проблема семейной жизни священнослужителей очень серьезная, и для нас чрезвычайно ценен опыт тех пастырей, которые смогли сами реализовать в своей семье идеал церковности, сумели его проповедовать и сделать образцом для своих прихожан.

– Отец Олег, что вы можете сказать в связи с десятилетним юбилеем Сретенской семинарии?

– Юбилей – это всегда повод оглянуться назад, посмотреть, с одной стороны, на достижения, а с другой – на ошибки, которые были сделаны. Они есть всегда, это нормально. Их не бывает только у того, кто ничего не делает. А поскольку в Сретенской духовной семинарии жизнь идет очень активно, то и ошибки, конечно, случаются. Их надо учитывать, их надо преодолевать, а все положительные моменты, которые накопились на протяжении десяти минувших лет, необходимо развивать. Убежден: Сретенская духовная школа и в дальнейшем будет жить динамично и интересно!

Беседовал Кирилл Чистяков