В 1999 году в московском Сретенском монастыре была открыта духовная школа – Сретенское высшее православное училище, преобразованное затем в духовную семинарию. О выборе жизненного пути и о годах, проведенных в стенах семинарии, рассказывают преподаватели и студенты СДС.
|
Мой первый год в Сретенской семинарии – это несколько маленьких тесных комнаток и одна-единственная группка учащихся числом в 10–12 человек. Я не помню всех имен, потому что читала тогда только лекции по античной истории, то есть видела слушателей в отдалении. Зато с первых шагов оценила мудрый демократизм начальства: никто не воспретил мне знакомить семинаристов с греческой мифологией, а потом водить их любоваться античной скульптурой в Музей изобразительных искусств на Волхонке. Стремление поднять культурный уровень студентов принесло плоды: не забуду, с каким трогательно-сокрушенным вздохом на экзамене отец Л. признался, что языческие боги стали ему даже немножко нравиться.
Монастырь отстраивался, училище переехало в новые помещения, прибавились новые дисциплины. На второй год, кроме истории, я уже преподавала латынь. Первый мой латинский класс 2001\2002 года запомнила весь и навсегда. Помню и отличников, и троечников, потому что все оценки того года были заслуженными, крепкими. Как бы с подачи этих ребят нашла я основную цель годичного курса латинского языка – чтение новозаветных текстов. Тогда же зародилось в душе особенное, теплое отношение к семинаристам, живое до сих пор. Вдумываясь в него, полагаю, что питается оно неким нравственным ореолом, окружающим студентов в подрясниках. Конечно, эти ребята далеко не ангелы: они могут и озорничать, и лениться, и грешить. Но в целом есть в них какая-то сердечность и моральное начало – понимание добра и зла, почти совершенно размытое в светском студенчестве.
Восхищение вызывает не только знаменитый студенческий хор, но и общая атмосфера музыкальности в семинарии: кто-то что-то постоянно напевает, в коридорах витают церковные мотивы, кто-нибудь на переменке непременно музицирует на фортепиано, в тихие поздние часы слышны голоса спевок. А как гремит «Многая лета» в честь именинников – словно глас православного воинства! Слушаешь и радуешься: сколько еще талантов на Руси! И как хорошо, что их собирают в столице, учат, развивают. В наши дни, когда рушится светское гуманитарное образование, когда «за державу обидно», с надеждой смотришь на заведение, где стараются учить основательно. Может быть, хоть на святом месте устоим?
С самого начала было очень интересно общаться с коллегами в учительской. Учительская – особый мир с непременным чаем и разговорами. Разговоры не бытовые. Болтаем, в основном, о студентах: перемываем косточки, потому что любим своих учеников. Так в поколении моих родителей-учителей даже дома шли вечные разговоры о школе. Но в семинарской учительской часто возникают и беседы на профессиональные темы или на темы текущей церковной жизни. Отец Владислав Цыпин, например, увлекательно говорит, кажется, о любом предмете. Речам наших эрудированных батюшек хочется внимать и внимать – яркие и знающие люди всегда безумно интересны. Появляется даже желание посидеть за партой. Понимают ли, ценят ли студенты, каких для них собрали учителей?
Почти весь женский коллектив семинарии – это преподаватели языков; общая атмосфера в нем не по-женски доброжелательная и дружеская: воюем с одними и теми же двоечниками, любим одних и тех же отличников, вместе обедаем «на женской половине» – в галерейке, примыкающей к студенческой столовой. С первых лет мы старались и большие церковные праздники встречать вместе. В те времена, когда к храму еще не была пристроена большая галерея, это требовало известного мужества: на Пасху и Рождество давка в храме была ужасная, часами приходилось стоять либо в чудовищной духоте (вдали от окон), либо на леденящем холоде (под окнами). Ах, на собственном опыте прочувствовали мы необходимость той реконструкции, которая была проделана впоследствии для расширения внутреннего пространства храма; жаль только старой колоколенки, исчезнувшей, как в сказке, в один миг. После ночной службы нас ждала родная учительская с мягкими диванами и немудрящим угощением, на огонек заходили студенты, до самого утра длилось сердечное общение праздничной ночи.
С первого года работы в Сретенской семинарии я начала потихоньку «перебегать» из «своего» сокольнического храма в Сретенский монастырь, от Иверской иконы к Владимирской. Сретенский храм становился все более родным – наверно, потому, что связан с любимым местом работы, но притягивало и само древнее, святое пространство храма, становившееся «обжитым» и привычным. Как прекрасно, что прямо в центре огромного грязноватого города вдруг возникает белая стена с приветливыми вратами; за волшебным порогом – райский садик отца Аркадия, обещающий мир чистоты, гармонии и порядка. Кто говорит, что русский народ неряшлив? На церковных дворах всегда идеальный порядок.
Вот уже десять лет, год за годом юноши переступают порог Сретенской обители, чтобы умудряться здесь в учебе, трудах и на церковных службах. Монастырь и семинария – пятачок надежды на будущее в городе-Молохе.
