В издательстве Сретенского монастыря готовится к выходу в свет книга писем «Пишу от избытка скорбящего сердца» священномученика Андроника (Никольского). Предлагаем нашим читателям познакомиться с отрывками из этой работы.
Простите, Владыка, что доселе не сообщал Вам о некоем скверном обстоятельстве, случившемся на чтении в воскресенье 16 сего января. Чтение вел деревянницкий священник и учитель Клавдий Георгиевский на тему: «Есть ли счастливые и несчастливые дни и моменты и счастливый ли день понедельник». Но Боже мой. Слышу, он защищает это легкомысленное суеверие о понедельнике, о 13 и тому подобной галиматье мракобесов. Думаю, это недоразумение, которое во второй половине он выяснит определеннее. Нет, и после перерыва мелет ту же ерунду. Остановить хуже, — это значит подчеркнуть скандал. Посему после чтения я и решил выступить, предпославши слова: «После данного чтения считаю архиерейским долгом сказать несколько слов, так как некоторые выражения отца Клавдия могут навести на подозрение, что и он отчасти придает некоторый смысл этим тяжелым и несчастливым дням и моментам». К счастью, на языке оказался говорильный час, и я по пунктам решительно и примерно выяснил всю подкладку, происхождение подобных суеверий, которые, как суеверия, суть совершенная пустота. А потом, чтобы совершенно прикрыть всякий след от невежественного чтения, я, привязавшись к праздничным развлечениям, после которых понедельник и бывает тяжелым днем, и говорил о веселой жизни современности среди ужасно грустных условий жизни; затем воодушевился и своим воображением и созерцанием перешел в область эсхатологии, взявши повод в напоминаниях нам от Бога Мартиникой, Мессиной, Семиречьем и тому подобными стихийными ужасами. И говорил, оказывается, по крайности тридцать пять минут, то есть почти сколько и лектор. Впечатление, кажется, произвел и своей цели отчасти добился. Но не сообщал Вам, выжидая, что напишут о сем в газетах. В «Новгородской Жизни» Вы прочитаете. А на днях появится и в «Волховском Листке» заметка одного студента, однако инспирированная мною с целью хоть отчасти реабилитировать отца Клавдия и объяснить всё недоразумением, не достаточным уяснением поставленной им себе цели указать хотя какое-нибудь житейское основание и смысл для суеверий. После чтения я тотчас же набросал все, что сам говорил, и эти наброски и вошли в газетную заметку. Самое чтение отца Клавдия я теперь имею у себя, на всякий случай. Теперь приходится предварительно прослушивать чтецов, как школьников. Но полагаю, что дальше можно и оставить дело и отца Клавдия уже не тревожить, он и сам теперь упал духом, сам себя высек. Вот и всё. Ещё раз простите за молчание. Но молчал сознательно, выжидая газеты, к тому же запоздавшей на сутки ради на днях бывшего в губернской типографии пожара.
|