Не человеческим составлением, но Божиим строением

Объективная реальность нашего времени – глобальный экологический кризис, осознанный человечеством во второй половине ХХ столетия и определяемый как негативные изменения окружающей природной среды, неблагоприятно влияющие на жизнедеятельность как биосферы, так и  человека. Вполне реальна возможность перерастания экологического кризиса в экологическую катастрофу – необратимое разрушение биосферы^[1].

Чтобы понять происходящее и найти выход из сложившейся ситуации, необходимо установить причины резкого осложнения взаимоотношений общества и окружающей среды.

Причину глобального экологического кризиса многие ученые (в первую очередь – представители естественнонаучной области знаний) склоны видеть лишь в интенсивном загрязнении окружающей среды, связанном с бурным развитием промышленности со второй половины XIX века. Многие историки также согласны с этой точкой зрения.

Однако, более глубокое изучение сути кризиса, рассмотрение проблемы с религиозной, философской и исторической точек зрения, говорит об изначальном противопоставлении социума и биосферы уже в период древнейших цивилизаций, многие из которых пережили региональные экологические кризисы, а некоторые – исчезли с лица планеты. Причиной таких катастроф являлось во всех случаях потребительское отношение к окружающей среде и пренебрежение законами природы как результат грехопадения человека.

Нельзя также отрицать, что созданная человеком техносфера – совокупность орудий труда, технологий, промышленности, транспорта, энергетики, сельского хозяйства и взаимоотношений, их связывающих (политика и экономика), является источником глобального загрязнения окружающей среды и нарушения равновесия в биосфере. Но в происхождении любой техносферы (от древнейшей, до современной) бесспорно первична идея, а не материя.

Таким образом, экологические кризисы во все времена являлись следствиями кризисов духовных, а история в этом аспекте предстает как «великий учебник экологии». С точки зрения православного христианина, естественноисторический ход событий представляет собой непрерывную борьбу диавола с Богом с целью погубить человека как венец Божия творения, отторгнуть его от биосферы. Ход истории определяют Божественный Промысл и свободная воля человека. Внешние проявления этой борьбы определяются законами мироздания, законами экологии.

Следовательно, выход из кризиса должен иметь в своей основе духовное начало, базирующееся на коренном изменении основного следствия грехопадения – современного миропонимания: отношения к Богу, к природе, к обществу, к власти; осуществление этого в рамках современной цивилизации представляется полностью утопичным и невозможно вне Православия.

Проблемам экологии уделяется сейчас большое внимание. Экологические проблемы традиционно принято связывать с вопросами охраны окружающей природной среды, не замечая при этом всеобъемлющего характера данной области знаний. Ведь экология – «наука о доме», а это понятие включает не только физический и биологический, но в первую очередь и социальный, и философский, и исторический аспекты; иными словами, в настоящее время это – мировоззрение, то есть вещь, теснейшим образом связанная с религией. Мегаэкология – большая экология, становится методологической и мировоззренческой основой всего современного знания и образования. В этом аспекте весьма важно преодоление возникшей разобщенности между гуманитарной и естественнонаучной областями знаний, преодоление с целью формирования целостного взгляда на мир.

Как же с этих позиций следует рассматривать проблемы взаимоотношения общества и окружающей среды?

Отмеченный выше духовный кризис цивилизации обусловлен катастрофой грехопадения человека и, начиная с древнейших времен, все в большей степени охватывает все стороны нашего бытия – мировоззрение, науку, технику, культуру и искусство, образование, быт и семью, проблемы власти и государственного устройства.

Остановимся на последнем вопросе, пожалуй, наиболее важном для Российского общества в настоящее время: власть и государственное устройство. Биосфера и созданная человечеством техносфера изначально находятся в состоянии антагонизма, непримиримого противоречия, поскольку результирующая всех природных процессов направлена в сторону упорядочения системы, в сторону снижения степени хаоса (энтропии), а в случае цивилизации очевидно обратное направление – рост хаоса, как в мировоззрениях, так и материальной деятельности: рост потребления энергии и как следствие – рост загрязнения биосферы и истощение природных ресурсов.

Указанный антагонизм, поначалу проявляясь весьма незаметно, неуклонно вел и продолжает вести ко все более усиливающемуся, ускоряющемуся противопоставлению, отдалению и отчуждению цивилизации от биосферы. Этот процесс охватывает, как уже говорилось, все стороны нашей жизни. При полной невозможности отказаться от своей биологической природы, человек вынужден существовать в условиях конфликта с биосферой.

В чем же конкретно проявляется этот конфликт? Знание, полученное человеком в результате грехопадения, оказалось, по словам святителя Игнатия Брянчанинова знанием «лжеименным», дающим лишь иллюзию господства над природой и неминуемо ведущим к деградации и гибели. Во всех аспектах нашей жизни мы видим постепенный отход от естественного к противоестественному: загрязнение окружающей среды, перерасход и истощение энергоресурсов вместо гармоничных взаимоотношений всех составляющих биосферы; разложение нравственности  и института семьи, деградация искусства (особенно в музыке и живописи), потеря ученым миром ответственности за свои действия и последствия этого.

Точно также, изначально существовавшая во всех древних формах цивилизации монархическая власть, при соединении духовной и светской функций, являлась гарантом стабильности общества и его взаимоотношений с окружающей средой вследствие своей естественности, близости к биосфере, в которой мы при всем желании не найдем даже намека на «демократическое» устройство. Но если монархический строй естественен, то значит он – от Бога!

Шумерская цивилизация, представлявшая устройство Вселенной тождественным государству, не мыслила упорядоченный мир без верховной власти: «Приказ дворца, подобно приказу Ану (верховное божество – А.Е.), не может быть изменен. Слово царя правильно, его высказывание, подобно высказыванию бога, не может быть изменено!».

Принципы естественного монархического устройства общества сформулированы в Древнем Египте – единство светской и духовной властей, жесткий контроль над развитием научных знаний и их распространением в обществе, подчинение законам природы в вопросах хозяйственного устройства страны, противостояние чуждым мировоззрениям (Древнее Царство, период ~3000-2000 гг. до Р.Х.).

У Гомера читаем: «Нет в многовластии блага, да будет единый властитель».

В произведении видного государственного и научного деятеля империи Магадха, брахмана Каутильи «Артхашастра» (около 300 г. до Р.Х.) сформулирован важнейший принцип монархического правления: «Счастье царя – в счастье подданных, в пользе подданных – его польза…».

Во всех случаях мы видим доминирование идеального, не потребительского понимания власти, отношения к обществу, к биосфере. Факт длительного сосуществования названных цивилизаций в относительном равновесии с биосферой, без региональных экологических кризисов (длительность до 3000 лет, при среднем времени существования цивилизации порядка 1000 лет!) говорит сам за себя.

В книге Бытия обосновано главное положение о смысле человеческой власти – «обладание» и «владычество» (Быт 1:28) как необходимость «хранить и возделывать» все, находящееся под попечительством человека (Быт 2:15). Только в этом – истинный смысл понятия «человек – царь природы». Обеспечивать «хранение и возделывание» возможно только при монархическом строе, гарантирующем долговременность и стабильность существования цивилизации.

Подтверждения естественному происхождению монархической власти во множестве находим в Священном Писании. Убедительное толкование их дано у Святого Василия Великого: «… Господь поставляет цари и преставляет (Дан 2:21), и несть власти, аще не от Бога учинена (Рим 13:1). Посему спасается царь не многою силою, но Божиею благодатию <…> царская власть есть законное господство, или начальство над всеми, не подлежащее греху». Вот это «не подлежание греху» и говорит убедительнее всего о Божественном, естественном происхождении монархической власти. Речь, разумеется, идет о природе самой власти, а не о чисто человеческих качествах отдельного монарха, остающегося человеком.

Ослабление и децентрализация монархий, вкупе с развитием ложных, потребительских мировоззрений (духовный кризис) привели ряд древнейших цивилизаций к краху в результате экологических и вызванных ими социально-экономических и политических кризисов (Шумер, Аккад, Нововавилонское и Сабейское царства, Эллада, Китай), а в ряде случаев и экологических катастроф (Хараппа, Крито-Миной).

Возникновение в Афинах в V в. до Р.Х. политических партий и демократического строя ознаменовало собой дальнейший отход от естественных условий бытия. Эллины в этом плане далеко обогнали своих учителей – финикийцев, прививших древнегреческому мировоззрению потребительский, торгашеский характер. Лишь Спарта определенное время сопротивлялась распространению рационализма. Результат не замедлил сказаться – духовное разложение общества, хищническое отношение к природе, сведение лесов, торжество иноземцев (Македония), создавших эллинистический мир – образец нравственной деградации.

Но даже в наиболее духовно разложившихся обществах демократия никогда не являлась самоценностью. Всемирная история свидетельствует, что на всех ее этапах демократические общественные институты были не только вредны, создавая ложную иллюзию «равных возможностей», но зачастую вели к анархии и распаду государств. В этом плане характерен пример древнего Рима – вынужденный возврат к фактически монархической власти, лишь слегка закамуфлированной демократическими институтами; но это – прекращение «многоначалия человеков», возврат к стабильности.

Грехопадение человека, означавшее противопоставление себя Богу и Его творению – биосфере, являло собой грандиозное нарушение равновесия в системе мироздания (Вселенская катастрофа). Восстановить равновесие, связь человека с Богом, спасти человечество от неминуемой духовной гибели могло только пришествие Иисуса Христа и искупление им первородного греха мученической смертью на кресте. В Святом Евангелии фактически изложены нормы и правила существования человека в условиях конфликта с биосферой. Земное государственное устройство при этом должно являться отражением устройства Небесного, по русской пословице «Без Бога свет не стоит, без Царя земля не правится».

Принятие Святым равноапостольным Константином христианства в качестве государственной религии и перенос столицы  империи в Константинополь, а затем и гибель Западной Римской империи, выдвигают на первый план Византию как носителя истинного христианства и гаранта экологического равновесия на планете. Крещение Руси в 988 г. приобщает ее к противостоянию силам зла.

Византийские мыслители разрабатывают духовные основы монархической власти. Так, Святой преподобный Феодор Студит (IX в.) пишет: «… один царь, один полководец, один капитан на корабле. И если б во всем этом не управляла всем воля одного, то ни в чем не было бы строя и порядка, и не на добро бы это было: ибо разноволие разрушает все».

Патриарх Константинопольский Фотий (IX в.) оформляет учение о взаимоотношении церковных и государственных властей, нашедшее отражение в Эпанагоге – византийском законодательном сборнике; основы общественного строя Византии здесь видятся следующим образом: «Так как государство, на подобие человека, состоит из частей и членов, то наиважнейшими и необходимейшими членами являются Царь и Патриарх, почему мир и благоденствие подданных и зависят от единомыслия и согласия Царской и Патриаршей власти». Речь, таким образом, идет о Симфонии между Вселенским Царем и Вселенским Патриархом.

Профессор М.В. Зызыкин отмечал: «Симфонией предполагается достижение согласия между представителями власти духовной и светской во всех вопросах, но она не устраняет обязанности для представителя каждой власти подчиняться другой в сфере этой другой власти».

Профессор В. Сокольский, исследовавший Эпанагогу (1894 г.), пишет: «… Царь есть законодатель, высший правитель и судия людям, а по отношению к Церкви хранитель благочестия и правоверия. Царь по отношению к подданным, пользуется неограниченной властью, но власть эта находит предел в религиозном и нравственном законе, установленном Верховным Законодателем и Судиею, Христом …».

«Защита правоверия и благочестия» – это защита мировоззрения, единственно способного удержать этот мир от духовного саморазрушения. Поэтому положение Вселенского Патриарха Нового (Второго) Рима по Эпанагоге весьма высоко: Византия является церковно-государственным телом с двумя главами – Вселенским Патриархом и Вселенским Царем; это церковно-государственное тело постепенно должно охватить собою весь Православный мир: «Невозможно христианам иметь Церковь, но не иметь Царя» (Патриарх Константинопольский Антоний, 1393 г.).

В период Раннего Средневековья Запад и Восток Европы остаются еще достаточно близкими в духовной области; это подтверждается, в частности, династическими связями Византии и Киевской Руси с ведущими государствами Европы.

Языческому, варварскому отношению к месту человека в этом мире, в биосфере, могло противостоять только истинное христианство, но от него все дальше и дальше отходили западные страны. Происшедшее в 1054 г. отделение римо-католической церкви лишь юридически оформило уже явно обозначившееся размежевание двух мировоззрений – православного, сбалансированного с биосферой, и еретического, потребительского. Это обусловило более быстрый прогресс Запада, то есть количественное и качественное изменение и развитие всех аспектов существования цивилизации, несущее в себе по самой своей природе нестабильность, деградацию и конечную гибель – изначально в духовной, а затем и в физической сферах.

Католичество, отделившись от православия, заявляет претензии не только на духовную, но и на светскую власть. Длительный конфликт римских пап и германских императоров хорошо известен в истории. Этот конфликт, а также безнравственное поведение папства и его окружения, подрывает у народов Запада веру в духовную власть.   Возникает идея о необходимости повиноваться не папе, а светскому главе государства, поскольку последний является «уполномоченным» народа, осуществляющим его чаяния и стремления. Эта принципиально новая мысль высказывается в трудах Марсилия Падуанского, Уильяма Оккама и Жана Жандена уже в    XIV в. Упоминается также о новом суверене, каковым является народ (Марсилий Падуанский, Данте).

По иронии судьбы Православную Церковь на Западе называют «ортодоксальной», тем подтверждая ее неразрывную связь с истинным учением Спасителя. Последующая самоизоляция Руси – прямое следствие этого идеологического размежевания. Весь Запад  стал считаться «поганым» и это емкое понятие полностью осмысливается только сейчас.

В результате изменения политической ситуации, Московский царь занимает место царя Византии. «В 1561 году, – пишет Вл. Сокольский, – венчавшийся еще в 1547 году на Царство Великий Князь Московский Иоанн IV был утвержден в сане царя соборною грамотою Вселенского Патриарха Иоасафа и духовенства Восточной Церкви. В этой грамоте Царь Московский рассматривается как состоящий в том же отношении к Церкви, в котором состояли прежде Греческие Цари. Замечательно, что Патриарх и Собор называют Иоанна своим царем.

Различие в менталитете Востока и Запада явственно чувствуется в понимании проблемы власти. На Западе формируются два направления: понятие о монархе как «первом среди равных» (Англия, Германия) и абсолютизм во Франции и значительно позже – в Пруссии, традиции которого последовательно вырабатываются в XV-XVII вв. Карлом VII, Людовиком XI, Ришелье и Людовиком XIV; фраза последнего «Государство – это я», стала крылатой. Людовик XVI в своих «Размышлениях» формулирует принципиальное положение абсолютизма: «Основание всякого рода власти покоится только на личности короля. Никакой частный человек, никакое сообщество людей не могут быть независимы от его авторитета». Первое направление весьма «демократично», хотя речь и идет о первенстве всего лишь среди высших аристократов государства, второе – совершенно противоположно, но оба движимы исключительно человеческой гордыней.

Весьма важно и то, что идеи абсолютизма окончательно оформляются и реализуются на практике в результате губительных процессов Реформации и Ренессанса. Эта мысль блестяще выражена у либерального историка Оскара Йегера: «Вестфальский мир, заключенный в 1648 г., существенно знаменует собою, что европейские державы, - то есть их государи и руководящие люди, словом, все, несшие на себе непосредственную политическую ответственность, а не укрывавшиеся за облаками фимиама, как римские пастыри и подобные им лица,  - признали совершившийся факт прочного разрыва с Церковью. Стыдно подумать, что для усвоения посредственностью (которая и составляет большинство) понятий, кажущихся столь простыми нам, позднейшим, потребовалось так много времени и так много крови: лишь теперь, через 100 лет по смерти Лютера, после тридцатилетней, свыше всякой меры губительной войны, это понятие получило право гражданства и было засвидетельствовано многими европейскими договорами. В тот же момент в Англии восторжествовало направление, начертавшее на своем знамени свободу совести, притом из побуждений более высоких, нежели извне навязанная необходимость. Для верующего и для богослова, для христианского или вероисповедного идеализма, Церковь продолжала существовать, и этот достойный уважения идеализм, как и бессмысленная политическая фразеология, говорит и поныне о «Церкви» не просто как об известном понятии, но как о действительности. В сущности, теперь были лишь «разные» Церкви: римско-католическая, греко-восточная, несколько евангелических различных оттенков, как лютеранская, кальвинистская, англиканская и пр. Религиозные идеи не утратили вполне своей силы, ни в ближайшем периоде времени, ни в позднейшую эпоху; если это и бывало, то в ограниченных пределах и на короткий срок; но дело было в том, что эти идеи не владели уже миром преимущественно или исключительно, и это составляло огромный прогресс. Вместо церковной идеи выступала теперь  идея государственная. Она заявляла свои верховные права даже в гугенотской войне, и в «тридцатилетней», и в английской революции, проводимая с настойчивостью такими могучими личностями, как напр., кардинал Ришельё. Сословно-аристократический элемент склонился перед нею, и так как всякая идея ищет органа, видимого образа, в который может воплотиться, то она нашла себе этот исход в сильной монархической власти (выделено автором. – А.Е.). Поэтому полтора века, протекшие со времени подписания Мюнстерского мира до нового созвания французских Etats generaux (Генеральных Штатов. – А..Е.), после 200-летнего покоя, - 1648-1789 (начало Французской революции, автор), - называют справедливо веком абсолютизма. <…> Самым первым в ряду блестящих деятелей этого периода стоит Французский король Людовик XIV; последним – король Прусский, Фридрих II. Они выражают собою успех, сделанный человечеством в течение четырех или пяти поколений …».

Однако этот «успех» выглядит весьма сомнительным даже в изложении самого Йегера, описывающего казнь Карла I в Англии: «… когда палач поднял вверх окровавленную голову, со всех сторон раздался крик, в котором смешивались разнородные чувства. Совершилось нечто новое, неслыханное, ужасное: открыто, перед лицом неба и земли, подданные исполнили смертный приговор над своим государем…».

Наиболее полно различие православного и западного менталитета в отношении власти, очевидно, сформулировано схиархимандритом Варсонофием (Плиханковым) Оптинским (1890-ые гг.): «Преданность Православного русского народа к Царям своим совсем не то что преданность западных народов к их государям. По современным западным понятиям, государь есть ничто иное, как представитель своего народа – и народы западные любят своих представителей и охотно повинуются, когда они верно выполняют свое назначение, или когда силою своего гения увлекают народ за собою и ослепляют его блеском славы и могущества государственного, как Наполеон во Франции и Фридрих в Пруссии; он это любовь своекорыстная и эгоистичная. На Западе в своих государях народы любят лишь самих себя. Если король по личному своему характеру не в состоянии быть верным отражением, представителем своего народа и господствующих в нем стремлений, идей и страстей, то ограничивают и сжимают его волю посредством конституционных тисков. Если же король не поддается этим усилиям, и не в силах поддаваться под вкус и характер подданных, то лишается не только любви народной, но и престола, как это было с Карлом Х и с Людовиком-Филиппом и с сардинским королем Альбертом.

Совсем не то у нас в России: наш Царь есть представитель воли Божией, а не народной. Его воля священная для нас, как воля Помазанника Божия; мы любим его потому, что любим Бога. Славу же и благоденствие дарует нам Царь, мы принимаем это от него как Милость Божию. Постигает ли нас безславие и бедствия, мы переносим их с кротостию и смирением, как казнь небесную за наши беззакония и никогда не изменим в любви и преданности Царю, пока они будут проистекать из наших православно-религиозных убеждений, из нашей любви и преданности Богу» .

Идея самодержавия, пожалуй, точнее всего изложена Л.А. Тихомировым: «В монархии нация ищет освящения всех проявлений своей сложной жизни подчинением правде. Для этого нужна единоличная власть, потому что только личность несет ответ перед Богом. Нужна власть неограниченная, ибо всякое ограничение власти Царя людьми освобождало бы его от ответа перед совестью и перед Богом. Окружаемый ограничениями, он уже подчинялся бы не правде, а тем или иным интересам, той или иной земной силе».

Православное мировоззрение, как мы видим, признает естественный характер монархической власти. На Западе же постепенно оформляется мысль о том, что государственная власть есть результат «общественного договора», заключенного между народом и избранными им правителями, поэтому неправедных правителей можно свергать. Развившись в период первых революций XVI-XVII вв., эта идея в XVIII в. была поддержана и распространена французскими просветителями. Монтескье в своем сочинении «Дух законов» (1748 г.) рассматривает бесчисленное многообразие законов как результат различных природных и исторических условий, в которых формировались разные типы государственного устройства; осуждая систему сословных привилегий, погубивших, по его мнению, французскую монархию, Монтескье выступает за конституционную форму правления. Д. Дидро полагал, что «общество избирает себе государей только ради более надежной охраны своего счастья и ради самосохранения». Насилие против монархической власти поэтому полагалось вполне правомерным. Ж-Ж. Руссо в своем трактате «Об общественном договоре» (1762 г.) противопоставлял современное общество «естественному» первобытному, при котором все люди якобы были равны.

Авторы этих идеологий, базирующихся на ложно толкуемых понятиях «свободы, равенства и братства», не видели их противоестественность, не замечали отсутствия какого-либо «равенства» в биосфере, не учитывали, что однородность общества, упрощая его структуру, неминуемо приведет к разложению и гибели. Последующие исторические события хорошо это подтвердили. Русская же идеология, по мнению М.К. Дитерихса, «для западноевропейского ума кажется мистическою, не земною, труднопонятною…».

Весьма оригинальны рассуждения Марка Твена в предисловии к роману «Янки при дворе короля Артура»: «Вопрос о том, есть ли на свете вещь, именуемая божественным правом королей, не ставится в предлагаемой книге. Это было бы слишком затруднительно. Очевидно и неоспоримо, что глава исполнительной власти должен быть человеком возвышенного характера и необыкновенного ума; столь же очевидно и неоспоримо, что никто, кроме самого Бога, не может избрать такого человека, не впадая в неизбежные ошибки; равным образом, очевидно и неоспоримо, что само божество должно было бы делать этот выбор. Отсюда, в качестве необходимого вывода, следует, что божество действительно совершает его. Так, по крайней мере, представлялось автору этой книги, пока он не встретил в истории госпожу Помпадур и несколько других глав исполнительной власти того же сорта. После этого автору показалось столь трудным работать, исходя из вышеизложенной теории, что он предпочел, - как это говорится,  - повернуть свою книгу на другой галс и, затем, подучившись немного, поставить на рассмотрение тот же вопрос в другой книге» (имеется в виду роман «Принц и нищий»). Отталкиваясь от изначально правильных рассуждений, Марк Твен затем впадает в явно либеральный тон, ссылаясь на заведомо неверную трактовку исторических событий. В частности, маркиза Помпадур, никогда не являлась главой исполнительной власти, а вся ее подлинная жизнь, известная по историческим документам, способна внушить только жалость.

В России в результате пресечения династии Рюриковичей возникла проблема воссоздания монархической власти. Бытующее расхожее мнение о «выборах» царя в 1613 г. никак не совпадает с изложенным выше пониманием происхождения и сущности власти. По мысли генерала М.К. Дитерихса «… те действия, которые имели место на Земском Соборе 1613 г., совершенно не подходят к понятиям о «выборах», устраиваемых правилами и тенденциями современных «гражданских идей». На Земском Соборе речь шла не о том, «кого избрать», а о том, «кто может быть Царем на Руси». Исследовавший чин венчания русских царей и императоров П.П. Пятницкий писал в 1896 г.: «Цари издревле называются “Помазанниками Божиими”. Самое это название свидетельствует о том, что Цари не есть ставленники народные, но что Сам Бог облекает их властию на земле и повелевает им повиноваться…».

И.С.Аксаков, как историк, много сделал для развития идеи симфонии властей, которая отличала, по его мнению, все стороны жизни допетровской Руси. В работах Аксакова, посвященных этому времени, встречаются картины единения (симфонии) Царя и земли, состоявшей из самоуправляющихся общин, Земских Соборов и Боярской Думы. Единения, единственной целью которого была служба Богу и людям. Симфонию Аксаков противопоставлял западному парламентаризму, в котором он видел выражение крайнего индивидуализма и погони «за благами мира дольнего, а не горнего». Аксаков утверждал, что в допетровское время «земля советная была беспрекословно покорна велениям государственной власти, которая была самой свободной, в то время как земское местное самоуправление было самым широким». Современники Ивана Сергеевича – «западники» и «разночинцы» - упрекали его в «политическом бесплодии» и «анахронизме».

Классическим считают определение монархической, самодержавной власти, данное о. Павлом Флоренским: «В сознании русского народа Самодержавие не есть юридическое право, а есть явленный самим Богом факт, - милость Божия, а не человеческая условность, так что Самодержавие Царя относится к числу понятий не правовых, а вероучительных, входит в область веры, а не выводится из внерелигиозных посылок, имеющих в виду общественную и государственную пользу».

На естественное происхождение симфонии властей указывал Патриарх Никон: «Господь Бог, когда сотворил землю, повелел двум светилам светить ей – солнцу и месяцу – и через них показал нам власть архиерейскую и царскую».

Пытаясь сдержать секуляризационную тенденцию,  Никон оказался в конфликте с царем. Пагубное развитие конфликта между светской и духовной властью привело к упразднению Патриаршества Петром I, разрушившим симфонию и превратившим Церковь в бюрократическое подразделение государства, а священника – в государственного чиновника. Последующие исторические события подтвердили правоту Патриарха Никона: «яко где же Церковь под мирскую власть снидется, несть Церковь, но дом человеческий, вертеп разбойникам».

Отец Лев (Лебедев) так пишет об этом: «Семнадцатый век в истории России является эпохой того коренного, глубинного перелома, который с поразительно прямой закономерностью приводит к семнадцатому году <…> а через него – к настоящему и возможному будущему».

Однако естественноисторический процесс обладает колоссальной инерцией – Россия еще долгое время остается гарантом духовного и экологического равновесия во всем мире. Большой вклад в развитие идеи самодержавия внес Митрополит Московский Филарет (Дроздов): «В семействе должно искать начатков и первого образца власти и подчинения, раскрывшихся потом в большом семействе - государстве. Именно: отец есть <…> первый властитель <…> но как власть отца не сотворена самим отцем и не дарована ему сыном, а произошла вместе с человеком от Того, Кто сотворил человека, то и открывается, что глубочайший источник и высочайшее начало первой власти, а следственно и всякой последующей между человеками власти, есть в Боге – Творце человека».

Хорошо понимая роль России в мировой истории, Филарет ясно указывал на дальнейший отход человечества от естественного устройства бытия и, как следствие, направленность сил мирового зла: «Из тайных скопищ <…> безбожных исторгся вихрь мятежа и безначалия, и против державы Российской особенно дышит яростно с шумом и воплями, как против сильной и ревностной защитницы законной власти, порядка и мира…». В 1867 г., за два месяца до кончины, владыка Филарет на вопрос, что он видит в будущем, ответил: «Ужасную бурю, которая к нам идет с Запада».

Весьма современно звучат сейчас слова Святого праведного Иоанна Кронштадтского: «Будьте единомысленны: плохо будет, если каждый из вас, каждая народность, будет тянуть в свою сторону <…> Правые стоят за монархию, левые за конституцию. Запомните, если не будет монархии, не будет и России; только монархический строй дает прочность России. При конституции она вся разделится по частям…».

Восстановление Патриаршества, восстановление симфонии властей планировалось императором Николаем II. 27.12.1905 он обратился с рескриптом к митрополиту Антонию (Вадковскому): «Ныне я признаю вполне благовременным произвести некоторые преобразования в строе нашей отечественной Церкви <…> Предлагаю вам определить время созвания <…> собора».

Предсоборное Совещание, приступившее к работе 06.03.1906, завершилось Собором 1917-18 гг. и восстановлением Патриаршества.

Суть катастрофы 1917 г. коротко и ясно выражена Святейшим Патриархом Тихоном в 1920 г.: «Как быстро и детски доверчиво было падение народа русского, развращаемого много лет несвойственной нашей христианской стране жизнью и учениями».

Злодеяние Цареубийства, совершенное большевиками, открыло путь в направлении полного отчуждения человечества от биосферы, от естественного бытия, что сразу, резко и ярко проявилось во всех аспектах жизни. Но чудесное обретение 2/15.03.1917 иконы Божией матери «Державная» (в день отречения Царя-Мученика) – знак принятия Богоматерью на себя миссии «Удерживающего», царские регалии в Ее руках – тому подтверждение. Подтверждает это и весь последующий ход истории – противостояние русского народа Западу, противостояние, несмотря на духовную катастрофу, уничтожение богоборческой властью генетического фонда нации и видимую уже деградацию всего общества. Противостояние – несмотря ни на что! Разгром объединенных оккультно-фашистских сил Запада в Великой Отечественной войне – разве не доказательство тому!

Возникает естественный вопрос: возможно ли в России, после катастрофы 1917 г. и длительного господства богоборческой, противоестественной (дьявольской) власти, восстановление естественного порядка вещей? Ответ на это содержится у того же М.К. Дитерихса, с которым трудно не согласиться: «Издревле же существовала и борьба Монархов, охранителей идеологии народной, с посягателями на целость и неизменность власти, и в конечных фазисах этой исторической борьбы народные массы «всея земли» оказывались всегда на стороне «охранителей» власти в историческом нравственно-религиозном понятии ее, а не на стороне новаторов и узурпаторов этой власти. Свою идеологию русский народ хранил, лелеял и носил более внутренно, в глубине своей натуры, в недрах своей сущности, часто даже не сознавая себя ее носителем, но выявляя ее из своего сердца и духа в периоды высоких национальных подъемов, порой даже непосредственно вслед за поступками и деяниями как бы совершенно противоположных побуждений. Историческая идеология и Православная вера тесно объединены в существе русского народа; обеими он гордится, обеим он предан бесконечно, обеим он способен служить до самопожертвования, до полного своего обезличения во имя общего блага и против обеих грешил и грешит в периоды пробуждения в нем материальных, земных желаний и стремлений, руководимых внешними свойствами его натуры, обратными глубоким внутренно-духовным, и вытекающих из его некультурности, неразвитости и духовно-психологической потребности унижать себя до действительного ничтожества, преступности и падения».

Более чем тысячелетние традиции истинного христианства не могли не наложить глубокого отпечатка на русский народ, его мировоззрение. Современные данные социологических опросов показывают, что около 20% населения считают, что Россия вновь должна стать монархией; к этому следует добавить еще значительное число высказывающихся за авторитарные формы власти. Аналогичные цифры получаем и при опросе молодежи в возрасте от 18 до 29 лет, не обремененной  «пережитками прошлого». Эксперты Фонда исследований монархической государственности называют этот феномен «спящим монархизмом», что хорошо согласуется со всем вышеизложенным. Совершенно очевидным на сегодняшний момент является и тот факт, что демократия в России не прижилась.

И в данный момент мы должны ожидать духовного воскресения нации, как чуда воскрешения Лазаря, несмотря на тот факт, что «уже смердит; ибо четыре дня как он во гробе» (Ин 11:39).