Особенности религиозной жизни советского Казахстана в 1930 – 1950-е годы. Монашеские общины. Часть III

Часть II >>

ИСПОВЕДНИКИ КАРЛАГА  

Епископ Дамаскин (Цедрик)

20 сентября 1937 года по постановлению тройки УНКВД КО были приговорены к расстрелу «за агитацию против советской власти и внушения религиозного дурмана»: митрополит Евгений (Зернов), игумен Евгений (Выжвой), игумен Николай (Ащепьев), иеромонах Пахомий (Ионов), священник Стефан Крейдич.^[2]

22 сентября этого же года тройка УНКВД КО постановила расстрелять архиепископа Захария (Лобова) и священника Иосифа Архарова «за неоднократное проведение контрреволюционной агитации, направленной против решения партии и правительства, за участие в составлении «Соловецкого послания» и враждебную настроенность против советской власти».^[3]

23 сентября 1938 года отошел ко Господу замученный тяжелым трудом и приобретенными в лагере болезнями епископ Уар (Шмарин)^[4]

26 сентября 1937 года тройкой УНКВД приговорены к расстрелу священники Стефан Костогрыз и Александр Аксенов, по обвинению «в проведении контрреволюционной агитации и молитвенных собраний».^[5]

3 октября 1937 года были приговорены к расстрелу протоиерей Феоктист Смельницкий, по обвинению в организации контрреволюционного заговора. В обвинительном заключении было сказано: «Находясь под стражей в тюрьме, вел среди заключенных антисоветскую агитацию, доказывая им, что советская власть является властью бандитов, что народ скоро восстанет и советская власть будет свергнута. В контрреволюционном духе высказывался против вождей и руководителей партии и правительства».^[6]

4 октября 1937 года были замучены и затем расстреляны архимандрит Маврикий (Полетаев), Василий Кондратьев и Владимир Правдолюбов за «контрреволюционную деятельность и распространение религиозного дурмана».^[7]

2 ноября 1937 года расстреляны священники: Иоанн Родионов, Зосима Пепенин, Иоанн Ганчев, Иоанн Речкин, Леонид Никольский, Николай Фигуров, Петр Кравец, Александр Орлов, диакон Михаил Исаев и Павел Бочаров «за антисоветскую настроенность и монархическую церковность».^[8]

12 ноября 1942 г. умер замученный трудом протодиакон Матфей Казарин.^[9]

14 ноября 1937 г. приговорены были к расстрелу: архиепископ Сергий (Зверев), священник Василий Адаменко, священник Василий Краснов, священник Григорий Шпак, священник Николай Романовский. Все они обвинены «врагами советской власти постоянно ведущими контрреволюционную и антисоветскую деятельность, которая заключалась в нелегальных молитвенных собраниях, устраиваемых в помещениях лагеря, имели связь с заграницей, люто ненавидели и не признавали Советскую власть».^[10]

17 ноября 1941 г. был расстрелян священник Исмаил «за принадлежность к контрреволюционной церковно-монархической группировке».^[11]

10 декабря 1937 года по решению тройки УНКВД КО был расстрелян священник Иоанн Глазков «за принадлежность к церковно-монархической организации и за антисоветскую деятельность».^[12]

11 января 1938 г. в лике мучениц Карагандинских просияли святые жены Агриппина Киселева, Анна Боровская, Анна Попова, Варвара Деревягина, Евдокия Назина, Евдокия Гусева, Ефросиния Денисова, Матрона Наволокина, Наталия Сундукова, Наталия Силуянова, Наталия Васильева. Все они приговорены были решением Карагандинского облсуда при Карлаге НКВД к расстрелу. Не устраивала советскую власть их вера в Бога и принадлежность к Церкви.^[13]

9 февраля 1940 года умер священник Павел, приговоренный к 8 годам заключения в ИТЛ за то, что «являлся активным участником контрреволюционной организации церковников, высказывал резкие повстанческие и террористические настроения против руководителей ВКП (б) и советского правительства».^[14]

7 марта 1938 года «За контрреволюционную пропаганду и за участие в шпионаже в пользу контрреволюционного духовенства» были расстреляны Петр Антонов и Леонид Сальков.^[15]

2 мая 1942 г. от мучительной болезни скончался священник Дмитрий, осужденный «за антисоветскую и активную церковную деятельность в ИТЛ».^[16]

6 мая 1942 г. от болезни скончался священник Иоанн Ансеров, осужденный «как активный церковник к 5 годам ИТЛ».^[17]

26 июня 1944 г. от тяжелой болезни почила монахиня Пелагия (Жидко), осужденная «как участница Бутурлинской контрреволюционной церковно-монархической организации, участвовавшая в нелегальных сборищах, где проводила антисоветскую агитацию».^[18]

26 августа 1937 года мученически пострадали: священник Виктор Элланский, Дмитрий Морозов и Петр Бордан. Обвинявшиеся «в проведении контрреволюционной и террористической агитации против мероприятий, проводимых советской властью».^[19] Всего через стены Карлага на осень 1940 года по докладной записке на имя «начальника главного экономического управления НКВД СССР, комиссара безопасности 3-го ранга Кобулова» прошло «355 служителей культа».

Через стены Карлага прошел любимый ученик преп. старца Иосифа Оптинского – преп. Севастиан (Фомин). По освобождению он остается в Караганде и создает тайную монашескую общину.

Разные люди, разные судьбы, но была одной у них вера и приговор.

ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ ПРЕП. СЕВАСТИАНА ДО ССЫЛКИ В КАРЛАГ

Преподобный Севастиан (Фомин)

Он родился 28 октября (10 ноября по старому стилю) 1884 года в селе Космодемьяновское Орловской губернии, в бедной крестьянской семье.

Отца звали Василием, а мать – Матроной. Родители дали ему имя Стефан, в честь преподобного Стефана Савваита, в день памяти которого он и родился.

Всего в семье было три сына. Илларион (1872 года рождения), Роман (1877 года рождения), и Стефан.

Когда Стефану было четыре года, умер отец, а через год – мать, и остались братья сиротами. «Когда родители умерли, – вспоминает старший брат Илларион, – мне было 17 лет. Земля у нас была девять десятин, ее надо обрабатывать своими руками, хозяйство небольшое – кому вести его? Нас трое братьев, вот мы повздорили, подрались – кто нас разнимет, примирит?»^[20]

Чтобы укрепить семью, Илларион через год после смерти родителей женится, а средний брат, Роман, в 1892 году уходит в Оптину Пустынь, где его принимают послушником в Иоанно-Предтеченский скит.

Вспоминая о детстве, старец Севастиан говорил: «Хотя бы кто-нибудь остался из женского пола: или бабушка, или сестра, или тетя, кто бы о тебе в таком возрасте позаботиться мог. Без матери-то плохо, даже со снохой. Помню, было мне лет восемь. Я попросил у снохи молока, а она мне: «Подожди». Я рассердился, пошел и побросал на землю конопляные холсты. Которые сноха отбеливала и сушила на солнце, и посыпал их грязью. Сноха пожаловалась брату. Брат меня поругал и побил. Побить-то, поругать есть кому, а пожалеть-то некому было».^[21]

От рождения он был слаб здоровьем, и на полевых работах трудился мало, в основном на пастбище, пастухом. Сверстники его недолюбливали за то, что он был тих, и отличался кротостью. Дразнили его «монахом».

Зимой, когда крестьяне отдыхали от полевых работ, Стефан навещал своего брата в монастыре.

В 1908 году Роман принял монашеский постриг с именем Рафаил, а 16 декабря 1908 года в монастырском храме во имя преп. Марии Египетской отцом настоятелем Ксенофонтом был облечен в мантию.

К этому времени семья старшего брата окрепла, и Стефан, утвердившись в своем желании иноческого жития, приезжает в скит Оптиной Пустыни, где 3 января 1909 года остается келейником старца Иосифа.

«Жили мы со старцем, как с родным отцом. Вместе с ним молились, вместе кушали, вместе читали».^[22]

Келейница Батюшки, Мария Образцова, вспоминает: «Говорил, в десять часов у них был отбой, кончено все, в час вставать надо было. А у нас был один вдовый монах, а братия, там же молодые были, возьмут его и подтрунивают. Тот возьмет утирку, то есть полотенце, а он был Тамбовский, деревенский монах. «Утирку-то, наверно, покойница ткала». А он начинает, на любимого своего конька сядет, и начинает вспоминать. А они сидят и животы надрывают. Иногда так пробалагурим, а в час вставать. Я, услышу звоночек. Батюшка два года жил с батюшкой Иосифом и одиннадцать лет с отцом Нектарием. Но он так любил о. Иосифа, несказанно, это была в двух человеках одна душа. Вот он все воспринял от отца Иосифа. Он тоже сирота, они очень похожи по жизни. Очень такой болезненный, очень такой тихий, скромный. И звоночек, я встану и сапоги на босу ногу. А он так: «Обувайся», я обуюсь. А он показывает ему: «Умывайся».

Так точно было и со мной. Батюшка часто брал меня к мать Матроне. И он мне говорил: «Ты ложись с краю». Чтобы знать, где я сплю. Ночью дверцу откроет, возьмет палочку и палочкой потукает. Я скорее встану, а он мне показывает: «Умывайся».^[23]

Так, впитывая в свою душу любовь, мудрость и смирение своего дивного наставника, возрастал духовно будущий старец о. Севастиан.

Вспоминает митр. Питирим (Нечаев): «Когда старец Иосиф умер, его это так потрясло, что у него сделался парез пищевода. Всю жизнь он мог есть только жидкую супообразную пищу, протертую картошку, запивая ее квасом, протертое яблоко — очень немного, жидкое, полусырое яйцо. Иногда спазм схватывал его пищевод, он закашливался, и есть уже не мог, оставался голодным. Можно себе представить, как тяжело ему приходилось в лагере, когда кормили селедкой и не давали воды».^[24]

Молодого послушника взял к себе келейником о. Нектарий.

У старца Нектария было два келейника. Старший – о. Стефан, за мягкость и доброе сердце его прозвали «летом». Младший – о. Петр (Швырев), его прозвали «зимой», так как был погрубее и строже. Когда народ в хибарке от долгого ожидания старца начинал унывать и роптать, о. Нектарий посылал для утешения о. Стефана. Когда же ожидавшие люди поднимали шум, тогда выходил о. Петр.

В 1912 году Стефан был пострижен в рясофор. В 1917 году – в мантию, с именем Севастиан (в честь мученика Севастиана).

Не долго преп. Севастиану оставалось подвизаться в монастыре. 10/23 января 1918 года декретом СНК Оптина Пустынь была закрыта. Большинство Оптинской братии переселились в Козельск и близлежащие деревни. Некоторые покупали домики и жили вместе по нескольку человек.

В 1923 году, за два месяца до полного закрытия монастыря, о. Севастиан был рукоположен в иеродиакона, в 1927 году епископом Калуги – в иеромонаха. После смерти о. Нектария (29 апреля 1928 г.) о. Севастиан, исполняя благословение, уезжает служить на приход. Следуют города: Козельск, Калуга, а после, по приглашению протоиерея Владимира Андреевича Нечаева (настоятеля Ильинской церкви г. Козлова), переезжает в город Козлов, где епископ Тамбовский Вассиан (Пятницкий) определяет его в Ильинскую церковь. Там преп. Севастиан служил с 1928 по 1933 год, вплоть до ареста.

Вскоре взяли под стражу протоиерея Владимира, и о. Севастиан берет на себя заботу о семье Нечаевых. Отсюда та любовь и то уважение, которое испытывал митр. Питирим к преп. Севастиану. «Это был удивительный человек. Он принимал людей еще будучи юным послушником, потом дьяконом и приобрел известность еще до Первой мировой войны».^[25]

Не удивительно, что постепенно к о. Севастиану стали съезжаться «сестры по духу», которые искали духовного руководства после закрытия Оптиной Пустыни. Первой приехала инокиня Шамординского монастыря Агриппина, которую батюшка определил петь на клиросе. Затем приехала инокиня того же монастыря – Феврония, ей батюшка определил послушание управлять хозяйством в доме. Вскоре приехали две девушки из купеческой семьи. Одна из них – инокиня Варвара. Она обладала хорошим голосом и прекрасной памятью. Она же была уставщицей в храме. Ее прозвали «миротворицей» за то, что примиряла ссорящихся. Отец Севастиан говорил: «Если бы Варвара была монах, то была бы иеромонах».^[26]

В городе проживало много иноков из разоренных монастырей, но основу вокруг преп. Севастиана составили: ин. Агриппина, ин. Феврония, ин. Варвара.

Таким образом, вокруг приходского храма пророка Илии сложился «домашний» монастырь. Так, время с 1928 по 1933 год можно обозначить как первый период в истории Карагандинской общины, который закончился арестом и ссылкой.

В России «домашние» монастыри возникают в начале 1920-х годов по мере закрытия монастырей и передачи монастырских комплексов местным органам власти. Ранее существовавшие монашеские общины дробятся на небольшие группы, которые собираются вокруг приходского храма. В 1927 году насельницы Серафимо-Дивеевского монастыря обосновались в одном из храмов города Мурома. Разъехались по окрестным деревням насельницы московского Алексеевского монастыря, закрытого в 1922 году. Целая группа монахов Свято-Смоленской Зосимовой пустыни остановились в Высоко-Петровском монастыре, действовавшем в то время как приходской храм. В первой половине 1930-х годов они явились объектом первой волны репрессий: многие из них были арестованы и сосланы. В 1937-1938 гг. проходит новый виток репрессий, но на этот раз насельников ждали расстрельные приговоры.

О. Севастиана, вместе с инокинями Агриппиной, Февронией и Варварой арестовали 25 февраля 1933 года и препроводили в Тамбовское ОГПУ для прохождения следствия. На вопрос об отношении к Советской власти преп. Севастиан ответил: «На все мероприятия советской власти я смотрю, как на гнев Божий, и эта власть есть наказание для людей. Такие взгляды я высказывал среди своих приближенных, а также и среди остальных граждан, с которыми приходилось говорить на эту тему. При этом говорил, что нужно молиться, молиться Богу, а также жить в любви, тогда только мы от этого избавимся. Я мало был доволен советской властью за закрытие церквей, монастырей, так как этим уничтожается Православная вера».^[27]

В это тяжелое время духовные чада не оставляли батюшку. Они телеграммой вызвали в Тамбов дальнюю родственницу преп. Севастиана, которая передавала ему «передачки». А когда батюшку вместе с другими заключенными выводили из тюрьмы и через двор вели в столовую, духовные чада стояли у ворот и смотрели в щели. Батюшка, проходя мимо, благословлял их.

2 июня 1933 года заседание Тройки ПП ОГПУ по ИЧО по внесудебному рассмотрению дел постановило: «Фомина Степана Васильевича, обвиняемого по ст. 58-10, II УК, заключить в исправтрудлагерь сроком на 7 лет, считая срок с 25/2-33 г.»^[28]

Медкомиссия при Тамбовском ФЗИТК признала, что в связи с ограниченным движением левого локтевого сустава, он не может быть отправлен на тяжелые физические работы. Но, несмотря на заключение комиссии, Батюшку определяют в Тамбовскую область на повалку леса. Через год о. Севастиана переводят в Карагандинский лагерь в поселок Долинка, куда он прибыл 26 мая 1934 года. Так началось заключение…