«Любовь Юрьевна, надо идти на площадку». – «Нет. Сначала – к преподобному!»

Известнейшая советская и российская оперная певица (сопрано), доктор музыкальных наук, профессор Любовь Юрьевна Казарновская – об истории своей семьи, любви, смысле жизни, искренности и пути к Богу.

​​

Что дает силы

– Когда вы приезжаете в какой-то город России, у вас есть возможность посещать святые места, связанные с данным городом?

– Всегда. Первое, что я делаю, – это в городах, про которые я действительно мало знаю, я сразу открываю путеводитель и смотрю, куда меня тянет душа. У нас был совершенно дивный тур, который две мои партнерши по сцене – пианистка Анна Кривцова и скрипачка Анна Снежина – назвали «концертно-православным паломническим туром». У нас были малые города России: Муром, Ковров, Иваново, Владимир, Суздаль, и мы получили такое несказанное удовольствие! А потом закончилось всё большими городами: Нижним Новгородом, Самарой, Саратовом, – такой волжский был у нас тур. Более того, когда мы заехали в Дивеево, подошла ко мне матушка. Мы стояли, все трое, у мощей преподобного Серафима Саровского, и она подходит и говорит: «Тебя как зовут?» Я говорю: «Любовь». Она меня взяла за руку и говорит: «Люб, пойдем. У нас там паломники в скиту, мы готовим кашу гречневую, пустые щи (а был пост Великий), и сейчас еще и попоём». Мы пошли, она говорит: «Кашки хочешь?» Я говорю: «Нет, кашки не хочу». Она говорит: «Ну, тогда попоём акафисты. Я сейчас запеваю, а вы мне подпевайте – ‟Богородицу”». И мы стояли на кухне и пели, и вдруг какая-то повариха меня узнала. И она ей говорит: «Ты что, сдурела? Не знаешь, кто это?» Она говорит: «Она паломница православная» – «Не паломница, она певица!» – «Ну, тем более. Сейчас вот и будем петь!»

«Она паломница православная» – «Не паломница, она певица!» – «Ну, тем более. Сейчас вот и будем петь!»

Мы потом так смеялись! Она говорит: «Люб! Вот, сейчас ты за мной повторяешь богородичный, а вот сейчас ты за мной повторяешь вот эту акафистную песню!» Я говорю: «Хорошо!» Мы так послушно, все втроем, это пропели – на этой кухоньке для паломников мы провели минут 40. Она нам еще подарила книги с акафистами и песнопениями. Потом ехали, и наш концертный директор, вспоминая эти сцены, говорил: «Ну, что? Запеваем!» Так что это было очень здорово!

– А постных-то щей поели?

– Мы пообедали в той гостинице, из которой выезжали. Нас там накормили такой вкуснотой, православным обедом постным, что отказаться было трудно...

А в Муроме одна матушка была на моем концерте. И повела нас в храм, говорит: «Приоткрою мощи Петра и Февронии Муромских». И она приоткрыла мощи, и такое благоухание оттуда, такая благодать – мы не могли отойти! Мы стояли, она нам рассказала эту знаменитую легенду, что они соединились, хотя их похоронили в разных могилах, но они соединились: когда открыли могилу, рука Февронии лежала на руке Петра. И этот день выдался для нас какой-то гениальный! Просто грандиозный день, это был конец марта: солнце яркое, и храм, где лежат мощи Петра и Февронии, был залит солнцем. У меня даже в телефоне фотография осталась: такое счастье в наших глазах, выражение лиц – не наше даже, а словно просветленное.

И съездили к источнику Ильи Муромца, набрали воды. Тоже был смешной эпизод: не было канистр – там такая православная лавка, которая торгует и канистрочками для забора воды, – мы купили там освященное масло, купили монастырский хлеб бездрожжевой, купили коврижку монастырскую, я говорю: «У вас нет случайно канистры, воды набрать?» Она говорит: «Вот, только закончились». Подходим к источнику, я говорю: «Девочки, давайте хоть умоемся». И там мужчина сидит и набирает, у него четыре канистры в руках. Я говорю: «Вы нам не продадите одну канистру?» Он говорит: «Нет, не надо, много воды потому что надо: ноги надо приводить в порядок, и эта вода очень помогает». И вдруг его жена, которая сидела в советском таком автомобильчике, вдруг начинает ему делать какие-то знаки, и он: «Чё, чё тебе?» – «Ты не узнаешь, что ли?» И он говорит: «А-а, это вы! Да я вам так канистру отдам. Забирайте».

Я говорила мужу: «Знаешь, я как батарейка Duracell». Он говорит: «А может, не уставать перед концертом, а на следующий день поехать?» – «Нет, потому что это дает такие силы!»

«Я родилась в день Сергия Радонежского»

Любовь Казарновская

– Скажите, Любовь, а кто в вас заронил эти семена веры?

– Это было с самого раннего моего детства. Моя бабушка, папина мама, Надежда Ивановна Скорнякова, и её сестра Вера Ивановна Скорнякова были очень глубоко верующими людьми. Они закончили дореволюционную гимназию и были людьми абсолютно из XIX столетия. Бабушка крестила меня и сестру – меня совсем маленькой, а сестре уже было 8 лет. И когда папа ей сказал: «Мама, что ты делаешь?! Меня выгонят с работы, если узнают, что ты наделала!» – она сказала: «Юрочка, никто ничего не узнает». И она действительно это сделала тихо, спокойно и очень достойно. И, сколько я себя помню, я носила крестик, который практически от рождения на мне был, и когда я чуть подросла и уже стала что-то соображать, я увидела у бабушки на этажерке настоящий иконостас. Самая любимая ее икона – это икона Серафима Саровского, она ходила на поклон к преподобному. Они были с Волги, из города Царицын, который впоследствии назывался Сталинградом, а сейчас Волгоградом. И я говорила: «Бабуля, а кто этот старичок?» – потому что Серафим Саровский в этом облике – согбенный и с тросточкой. И бабушка мне рассказывала житие преподобного, и мне так это нравилось: я залезала к ней на диванчик с ногами, она брала меня так под мышку, и начинались рассказы. Потом были сказки русские народные, но она мне очень много рассказывала про житие преподобного, потому что ее мама, ее бабушка и прабабушка ей рассказывали, из первых уст она знала про этот скит в лесу и т.д. И когда я попала в Дивеево, мне казалось, что я попала в родные места, потому что я всё это знала, у меня все эти картины были перед глазами.

Когда я попала в Дивеево, мне казалось, что я попала в родные места

– Преподобный Серафим Саровский – ваш любимый святой?

– Любимые святые – Сергий Радонежский и Серафим Саровский.

– Кстати, вы же родились 18-го июля, в день Сергия Радонежского.

– Да, и это потрясающе! Я это узнала тоже от бабули, а потом, когда уже поехали в лавру, в Сергиев Посад, тогда это называлось Загорск, – произошло одно событие. И едем мы с мамулей, мой день рождения, заходим на территорию лавры и видим огромные очереди – 18-е июля! А у меня как-то выпало из головы, что это день тезоименитства преподобного. И я говорю: «Мамуль, не будем стоять к мощам. Такая очередь, два часа как минимум на это убьём», – а меня ждут друзья день рождения отмечать, столы накрыты. И мы с мамой разворачиваемся и начинаем выходить из лавры. И вдруг мне навстречу идет женщина в белом платке, не с лицом, а с ликом, огромные два голубых глаза смотрят на меня, совершенно благостное лицо, очень скромно одета, какое-то серо-черное одеяние и белый платок на голове. Она берет меня за руку и говорит: «Деточка, а тебе бы надо сегодня отстоять в очереди к преподобному. У тебя же сегодня день рождения». И мы с мамой окаменели. Мама меня под локоть схватила и говорит: «Ты всё поняла?» Я говорю: «Мам, что ты имеешь в виду?» Она говорит: «Не иначе как Матерь Божия к тебе подошла». Мы разворачиваемся, отстаиваем эту невероятную очередь, я подхожу к мощам, ощущаю эту невероятную благодать, и мы, счастливые и довольные, с мамой едем обратно на дачу. И после этого я стараюсь в свои дни рождения, если я в России нахожусь, обязательно попадать в лавру. Потому что, конечно, это счастье, благость и совершенно особое состояние, которое возникает там, – оно ни с чем не сравнимо. Не так давно, практически накануне моего дня рождения, у меня был концерт в Сергиевом Посаде. И мы опять отстаиваем очередь, несмотря на то что мой концертный директор нервничает и говорит: «Любовь Юрьевна, надо уже идти на площадку», а я говорю: «Нет. Прежде всего – к преподобному».

Мама меня под локоть схватила и говорит: «Не иначе как Матерь Божия к тебе подошла»

Как говорила моя бабуля Надежда Ивановна: «Деточка, в своих днях рождения, если они близко находятся к каким-то знаменательным православным дням, надо искать смыслы». И вот я думаю, что не зря я родилась 18-го июля, причем мама переходила со мной, ей ставили другой срок, и именно, как она говорила, – «Детка, ты родилась в знойный день, когда солнце было в зените и вся природа расцветала». Я думаю, что преподобный для России был вот именно тем самым расцветом, приход его потрясающей, гениальной бессмертной души на нашу землю был знаковым, она России указала путь – путь к любви, к невероятной духовной силе и мудрости. И имя, которое мне дали, мне ужасно не нравилось. Я говорю: «Мама, зачем ты меня назвала каким-то ужасным простым именем Люба?» Она говорит: «А как бы ты хотела называться?» «Какая-нибудь Виктория, Аделаида…» – она смеялась всегда и говорила: «Дурочка ты моя, дурочка! Ты не представляешь: этим именем, ты это поймешь, когда подрастешь, называется всё самое прекрасное в этой жизни!» И вот сейчас я понимаю, что она имела в виду.

Теперь – о любви, которая сквозит в каждой строке о преподобном, в каждом его высказывании, в каждом его деянии и благословении земли Русской, и вообще в том, что он для России значил и сделал: эта лавра, святейшее место для каждого православного человека, для каждого сердца, которое понимает, что такое Россия, понимает, что такое наша вера, и то благословение, которое повернуло, в общем, вспять историю, – благословение Димитрия Донского на бой, которое дал Сергий Радонежский. И, в общем, при всем том, что татаро-монгольское иго еще сохранялось какое-то время, но это была сила, которая была продемонстрирована всему миру!

Дорога любви

Любовь Казарновская

– У вас был концерт в Сергиевом Посаде перед торжествами в честь 700-летия преподобного Сергия. Что вы пели на этом концерте?

– Я назвала свой концерт «Дорога любви». И сказала публике, почему «Дорога любви» – потому что в лавру, в Сергиев Посад может только любящее сердце прийти, с самыми хорошими мыслями, чувствами и идеями. Поэтому там была и духовная музыка таких великих авторов, как Вивальди, Гендель, Пёрселл, и музыка, которая соприкасается с моей душой в этой «Дороге любви», – это романсы русских композиторов, которые все связаны с сердцем, с духом, с любовью. И поэтому я такую «Дорогу любви» через творчество проложила.

Для меня один из самых творческих людей – это, конечно, преподобный, потому что вся его жизнь – это творение. Это и его посвящение себя монашеству, это посвящение братии, это беседы его с братией, это беседы вообще с русским человеком, с русской душой. И поэтому через вот эту «Дорогу любви» я говорила о моей дороге любви к преподобному и к Сергиеву Посаду, и для людей это отозвалось большим эхом, я так поняла, в их душах, потому что они меня не отпускали 40 минут после концерта – я пела, пела и пела, и делала это с таким удовольствием, без всякой усталости.

Наверное, какой-то момент раскрытия своей души я прошла на этой земле – через музыку, через веру, через осознание каких-то очень важных для любой человеческой души вещей, – и я понимаю, что имя Любовь дано мне, видимо, не зря. И мой день рождения не зря в день преподобного, который всю землю Русскую освящает до сих пор.

– Знаете, этот ведь не только день рождения (памяти) преподобного: 18-е июля – это трагический день, когда в шахту была сброшена святая Елисавета Феодоровна, Великая княгиня, и члены дома Романовых. Вам доводилось быть в Алапаевске, на месте трагедии?

– Никогда. И, в общем, это моё большое упущение, я обязательно планирую заехать – даже не по пути, а просто заехать и поклониться величайшей женщине, которая для России просто тоже один из ангелов-хранителей, я абсолютно в этом убеждена.

– Получается, вы родились ещё и в «Царские дни».

– Мой дед – Казарновский Игнатий Станиславович. Известно, что часть его семьи была из рода Гримальди (Гримальди – одно из четырёх семейств, которые на протяжении пяти столетий правили Генуэзской республикой – Е.К.). Семья Гримальди связана с домом Романовых очень тесно. Мой дед рассказывал, что его мать была человеком невероятно образованным, она знала пять языков и работала в доме Романовых в Монте Карло и в Генуе. Поэтому я думаю, что какая-то связь есть, и если серьезно покопаться, наверное, мы что-то найдем.

В общем, видите, есть такие знаки в жизни, в судьбе, и я, став взрослой и мудрой барышней, понимаю: тебе указуют путь! Ты только должен это уметь читать! И, кстати, все наши великие святые об этом именно и говорили: порой мы ломимся в открытые двери и набиваем себе шишки, потом опять на эти же грабли наступаем. Путь к Богу намного короче, чем мы его себе представляем. Не надо от Бога убегать – Его надо слышать и понимать. Есть дорога умная, дорога такая, которая тебе не даст столько шишек и приведет тебя к тому, к чему Он тебя направляет. А мы сопротивляемся, мы Ему говорим: «Нет, мы сделаем по-своему».

Путь к Богу намного короче, чем мы его себе представляем

– А вы научились быть послушной?

– Да, я научилась. Я должна сказать, что это приходило ко мне очень постепенно, несмотря на то, что у меня были очень мудрые учителя – и мои бабушки, и мой педагог Надежда Матвеевна Малышева-Виноградова – они настолько были мудрейшие люди! Они учили меня, но я все равно, со своим сильным характером, с характером советской девочки, очень много делала вещей, которые не надо было делать. И потом я их вспоминала, и до сих пор вспоминаю и думаю: но ведь они мне говорили, подсказывали – а я не делала! Но в последнее время я научилась осмыслять вёрсты в моей судьбе, и если я вижу, что вот так должно быть, оно вот так меня именно ведет, то почему я должна как-то сопротивляться и сворачивать на объездные дороги, по кочкам, и себе ставить невероятные какие-то задачи, неосуществимые, когда мне Господь указывает, что не нужно это, не суйся туда, не надо. И я научилась это «считывать». И как-то вообще сейчас так в нашей семье, и мой муж, и мой сын, когда мы начинаем на семейном совете что-то обсуждать, – они мне говорят: «Да, наверное, действительно нам надо так поступить, все на это указывает».

– Вы в этом смысле еще и единомышленники?

– Да.

– Тогда это вообще большое счастье.

– Да! Не то слово! И когда меня спрашивают: «У вас с самого начала с Робертом так было?» – я говорю: «Нет, так не было, потому что мы оба с характером, мы оба сочетались браком уже в сознательном возрасте, у каждого была какая-то своя судьба, и, конечно, мы ‟притирались” друг к другу». Хотя я думаю, что легенда о двух половинках к нам относится: мы действительно удивительно похожи – по каким-то мироощущениям, взглядам, вкусам мы очень похожи. Но конечно, «притирка» шла, и она была порой не очень простая, но поскольку мой муж – мудрый человек, и я училась этой мудрости, мы находили всегда общий знаменатель, и как-то обходилось без скандалов, без ссор, без истерик. Мы садились и просто, смотря друг другу в глаза, разговаривали. И понимали, где та платформа, на которой две половинки совмещаются в одно яблоко. Но, конечно, поначалу, естественно, не всё было сахаром.

Семья и духовный отец

Любоь Казарновская с мужем Робертом

– Роберт, ваш муж, импресарио и продюсер, перешёл из католичества в Православие. Почему это случилось?

– А потому что мы решили венчаться. И мы поговорили с моим духовником, которому я очень верю и доверяю, это мудрейший человек, и он сказал: «Вы должны быть в одной вере». И это мы и совершили: Роберт принял Православие с православным именем Ермоген, потому что его день рождения накануне тезоименитства нашего великого Патриарха Гермогена, и мы решили так.

– На каком году супружеской жизни вы решили венчаться?

– На втором. Тем более что уже в проекте был Андрюша, мой сын Андрей, и для того, чтобы Андрей был действительно настоящим верующим человеком, который примет Православие, который будет крещен в православную веру, мы, конечно, должны были принять Венчание и быть в одной вере. Так мы решили, и я думаю, что мы решили правильно.

– Любовь Юрьевна, что вам известно о своем роде?

– Я знаю о своем роде и со стороны мамы, всё родовое древо, и о роде папы я всё знаю, где-то до 4–5-го колена. Мои иркутяне, Шахматовы, по маминой линии, удивительные совершенно люди! Они так и живут там. Прапрадед Алексей Александрович Шахматов построил дом в городе, хотя тогда это была еще деревня – Алзамай, недалеко от Иркутска на Байкале, где стекаются Лена и Енисей. Он начинал лесорубом, а потом стал торговать лесом, стал купцом настоящим, сибиряком таким, красавец абсолютный, двухметрового роста! И этот дом, как сказала тетя Каля, моя тетя Калерия, двоюродная сестра моей мамы, до сих пор стоит. Это охотничий стан, куда приезжают охотники, охотятся, оставляют продукты для следующей партии охотников (вяленое мясо, сушёная рыба вяленая, какие-то травы на чай). И у меня очень большое желание поехать туда наконец-то с моим троюродным братом Алёшей.

– Наверняка были верующие люди...

– Да, они очень верующие люди. Вы знаете, тетя Каля мне говорит: «Люба, мы все время за тебя молимся. Это делала твоя бабушка Софья Григорьевна, она всегда писала нам и посылала твои фотографии» (мы даже сделали с мужем Робертом копии, привезли эти фотографии, где я совсем маленькая). И тётя мне рассказывала, что сибиряки мои все очень были сильные люди. Например, моего прапрадеда спас ангел-хранитель: его заломал медведь, пока он занимался лесом, медведь нанес ему страшные увечья. И ему сказали, что он ходить не будет, был задет позвоночник, но он встал и ходил. Они все его называли «наш Илья Муромец» – он действительно богатырского был роста. Ему указали святые люди источник, где, по преданию, есть живая вода – он к этому источнику регулярно совершал паломнические походы, и, несмотря на свои швы и раны, он ходил, занимался лесом до конца своих дней.

Моего прапрадеда спас ангел-хранитель: его заломал медведь, нанес ему страшные увечья

Там были, видимо, очень мощные люди, очень мощные характеры. И моя мама была невероятно сильным человеком. К сожалению, довольно ранняя смерть, потому что мама перенесла во время войны ужасное заболевание из-за того, что был безумный голод, она училась и работала воспитателем в детском доме, с детьми, у которых в первые дни войны от бомбежки погибли родители, и мама была им как мама, и она всё отдавала, конечно, этим детям. Она рассказывала, что они выкапывали гнилую картошку, под Свердловском, и они из ошмёток гнилой картошки делали муку и пекли пирожки. А из сердцевины, где не было гнилья, они варили и отдавали этим деткам, которые голодали. Мама получила страшную болезнь крови, это, видимо, болезнь иммунной системы, и эта болезнь сопровождала ее всю жизнь, но из-за того, что она была невероятно сильный генетически человек, и, видимо, тоже ангел-хранитель за нее молился, она все-таки дожила до 68-ми лет. Тетя Каля говорит: «Мы всегда вспоминаем наших предков, когда смотрим тебя по телевизору, думаем о тебе – мы всегда думаем о тех ангелах-хранителях, которые спасали нашу семью».

– Насколько я знаю, именно смерть вашей мамы встряхнула вас очень серьезно духовно и заставила произнести слово: «Верую!»

– Да. Для меня это был кошмар совершенный, потому что мы были очень близки. Ей я могла приоткрыть свои самые большие тайны, которые я порой подружкам не могла приоткрыть, и мама всегда очень адекватно реагировала. Она никогда не строжилась – она была строга, но не строжилась с нами. Она никогда не читала нам морали, нотации – просто мы садились и говорили. Она говорила: «Детка, хочу тебе сказать следующее. Вот, из своего опыта… Вот так-то, так-то и так-то…». И я так ей была всегда за это благодарна, потому что я никогда не слышала: «Люба! Ни в коем случае ты этого не будешь делать!» – никогда. Она всегда говорила: «Вот, подумай…». Когда мамы не стало, у меня было впечатление, что упала защитная стена, и я осталась один на один – с судьбой, с жизнью, с проблемами. Т.е. нет уже того плеча, куда можно подойти, положить голову и сказать: «Мамочка, давай поговорим. Посоветуй мне, что делать», – для меня это было ужасно. И когда были мои важные премьеры, когда я готовила новую роль, когда я говорила: «Мамочка, садись на диван», приходила моя пианистка, и мы разучивали партию, мама говорила: «Я – твоя коридорная кафедра, сейчас буду всё с тобой обсуждать, что мне нравится, что – нет».

Когда мамы не стало, у меня было впечатление, что упала защитная стена, и я осталась один на один с проблемами

И после ее смерти я начинала петь какую-то музыку, и у меня комок вставал в горле, потому что я видела ее лицо – я не могла петь вообще. Это продолжалось довольно долго, у меня открылась бронхиальная астма, видимо, на нервной почве, я спать не могла, задыхалась, хрипы шли в легких. И мой мудрый муж и моя очень мудрая пианистка Любовь Анатольевна сказали: «Ну, и не надо. Ну, и не пой. Ты такая у нас умная, ты такая у нас самодостаточная, у тебя столько талантов – будешь заниматься другим». Контракт за контрактом отменялся, потому что я просто не хотела ничего.

И вдруг однажды Роберт говорит: «А у нас там контракт на ‟Дон Карлос”, на замечательную партию в Гамбурге – может, попробуешь спеть Елизавету?» И я попробовала, и получилось. И когда я туда поехала, то они оба мокрые были от напряжения, через которое я их пропустила. Они мне сказали: «Ну, всё – мы в профессии». И я думаю, что мама мне очень помогает оттуда, очень. Потому что в своем сыне мы видим с Робертом какие-то черты моей мамы. Это открытость, доброта, какое-то абсолютное всепрощение – она умела прощать практически всё.

– Именно смерть мамы повернула вас к вопросам веры, к Церкви, к поиску духовника?

– Да, в большей степени, чем это было до того. Это правда. Потому что мы так устроены: когда нам тяжко, мы бежим в церковь и говорим: «Помоги!» – и я так сделала.

Когда нам тяжко, мы бежим в церковь и говорим: «Помоги!» – и я так сделала

– Помогло?

– Не то слово. Тем более что тогда я нашла своего мудрейшего духовника, который и по жизни со мной идет, он мне говорил какие-то удивительные вещи. Потому что у нас довольно тяжелая ситуация стало складываться в семье из-за того, что отец решил довольно быстро снова жениться. В одной из церквей, в которую я постоянно хожу (это храм Феодора Студита на Никитском, куда в церковную школу ходил мой маленький сын), есть икона, которая после революции пропала. Она в 1917-м году пропала из храма, и была обретена в 2002-м году – неизвестным образом она вновь появилась в храме. Вот они – чудеса, да? Там такой лик Спасителя, что около него можно стоять часами. И такого лика я не видела ни в одном храме – это что-то невероятное! Спаситель нас обнимает такой добротой, такой надеждой и верой, и вот, мой духовник меня как раз к этой иконе и привел, он мне сказал: «Стой там, думай, смотри в Его глаза» – всё. И, в общем, это было в каком-то плане решение всего того, что со мной происходило, потому что когда я ощущала какое-то закипающее во мне беспокойство, негатив, который закипал во мне от каких-то событий, в моей жизни происходящих, от того, что я наблюдала вокруг себя, – я шла туда, я смотрела Ему в глаза – и всё. Он как будто снимал с меня эту дурную пелену: «Иди, дорогая. Иди и смотри». Вот и всё. И поэтому я ему так благодарна, он вообще очень мудрый человек. И мне Андрей всегда говорил, мой сын: «Мам, я сегодня беседовал с отцом Борисом, он мне рассказывал так интересно Евангелие. А я по-другому думал – вот эти вещи, эти, – а он мне по-другому совершенно эти вещи трактовал, и я сейчас на эти вопросы смотрю совершенно… – ребёнок, да? – совершенно по-другому: мама, вот это так, а вот это так. Мама, какая это мудрость! Мам, а ведь правда, можно читать Библию, Евангелие и стать намного более мудрым, чем ты есть на самом деле?» – ребенок это ощутил. Вот что значит духовник, человек, который тебя взял за руку и повел через какие-то вещи, которые нам во многом непонятны, которые вызывают у нас много вопросов.

– Через детей очень многие приходят к вере. Ваш сын – вы отдали его в церковную школу – тут сложно говорить, кто верует больше, кто меньше, но наверняка он больше знает.

– Он чувствует. Я на него смотрю: удивительно. Он перед выходом из дома обязательно во все углы поклонится, где стоят иконы, и обязательно произнесет: «Ангел мой, будь со мной, ты впереди, я – за тобой» – для него это как закон. Он идет на экзамен в консерватории – обязательно зайдет в храм. Как бы время ни сжималось вокруг, он обязательно идет через храм. Он говорит: «Мама, я другой выхожу из храма».

– Вы ему пример подаете: перед концертом обязательно в святое место…

– С одной стороны, он это видел, с другой стороны, он это не наблюдает часто, потому что он учится, со мной на гастроли не ездит. Это только Роберт стал недавно со мной ездить. Он со мной ездил, когда Андрюша был совсем маленький. И потом Роберт оставался с ним: нельзя ребенка бросать, обязательно один из родителей должен быть с ребенком. Потому что я наблюдаю по семьям своих друзей: дети, которые растут и брошены на нянек и даже на бабушек, они родительскую энергию не так ощущают. А мы, в общем, тесно связаны, у нас пуповина очень плотно завязана друг на друге, и Андрей, я чувствую, это очень ценит, потому что, если что, он идет к нам за советом, прежде всего – к папе: «Папочка, а вот как сделать? Папа, помоги. Папа, а что ты думаешь?» – это очень важно, мы это очень чувствуем.

– Т.е. вы заработали его доверие, оно существует?

– Да, оно есть.

– Советоваться с родителями не каждый будет, особенно сегодня, когда выросло революционное такое поколение.

– Они всё отрицают.

– Более того, дети во многих семьях стали бичом для своих родителей, проблемой, потому что через детей Господь наказывает иногда целые поколения народа.

– Конечно, и я это наблюдаю – в семьях моих друзей, коллег: просто очень большие проблемы. Поэтому прежде всего, конечно, в наших с Робертом молитвах – Андрюша, прежде всего. И конечно, наши родители, наши предки, потому что эта пуповина, которая тебя связывает родственными связями, – ты должен, во-первых, ее очень хорошо ощущать и знать и, не осуждая своих родителей, не осуждая ни в коем случае своих пращуров, понимать, где был какой-то поступок или действие, которое ты можешь отмолить, ты должен это делать. Именно поэтому, я думаю, мы и молимся за наших пращуров и за наших детей в церквях, и поминаем их в наших записках, в наших молебнах, потому что есть вещи, которые мы должны замолить, мы. И те, кто это понимает, очень хорошо чувствуют, что души наших пращуров нуждаются в этом. Я прямо ощущаю, когда мне снится, например, бабушка, мама, я чувствую, что они знают, что я пойду в храм и я закажу молебны, потому что им нужно это. Мы все друг другу должны помогать, и очень большая ошибка, когда мы считаем, что наши мертвые – это мертвые, это только земля, кусочек земли и могильный крест. Нет: это большая очень связь.

Бабушкин пример и бегство от фальши

– Сейчас спорят, нужно ли воспитывать детей в православной культуре или не нужно – а ведь на самом деле, в этом есть, как мне кажется, некий духовный интерес, потому что если мы взращиваем на земле верующего человека, то и за нас помолятся, отмолят и наши грехи – хотя бы ради этого стоит, наверное, детям приоткрывать догматы своей веры православной, пытаться привести ребенка в храм, привить ему вот эти зерна веры. Смотрите: бабушки с вами провели несколько бесед – рассказали о святом, о праздниках, и вот, пожалуйста: вы за них молитесь сейчас, это же так хорошо!

– Я вам сейчас скажу очень интересную вещь. Мне очень хочется, чтобы мои мысли дошли до людей. Безусловно, истории моей бабушки о Серафиме Саровском и Сергии Радонежском, рассказанные мне в детстве, сыграли огромную роль. Мама, бабушка – они жили по вере, они никогда не совершали в своей жизни подлых поступков. Вот образ жизни важен. Бабушка моя, Надежда Ивановна, когда было довольно голодное советское время, занимала очередь нашим соседкам по подъезду, и когда подходила очередь, она их пропускала. И мама говорила: «Надежда Ивановна, ну что же вы принесли какую-то гниловатую капусту или гниловатые яблоки?» Она говорит: «Лидочка, у Марьи Степановны дочка болеет – ну, как я могла не отдать ей лучшие яблоки, капусту? А я из наших яблочек сварю компот – и дети будут счастливы, и вам будет хорошо. А капустку эту я почищу и сделаю щи». Мама даже говорила: «Ну, это уже юродство». К ней, моей бабушке, шли как к психологу – весь наш подъезд и весь наш дом приходили к бабуле за советом. И я наблюдала образ жизни, я наблюдала ее отношения с мамой. Я слышала не только рассказы: я видела образ ее жизни и мыслей – вот что важно. Потому что мы очень много видим фальши сегодня. И я вижу семьи, которые говорят с детьми о Православии, отправляют их в храм, пекут куличи, красят яйца на Пасху и говорят: «Обязательно пойди куличик освяти!» – но в их жизни нет правды в отношениях. В их жизни очень много фальши, там нет соединения сердец, и дети как никто это чувствуют, дети чувствуют эту фальшь.

– Соответственно, они эту фальшь переносят и на разговоры о вере.

– Безусловно. На моих глазах люди могут биться об пол в церквях, целовать иконы, и при этом выходить и говорить своему ребенку, или дочь говорит своей матери: «Да пошла ты!» И в этом есть такая неправда, такая фальшь, такая гнусность в отношениях, которую не спрячешь ни за одну веру. А меня приучили честно смотреть в семье друг другу в глаза и знать, что папа не гуляет с другой женщиной и мама не изменяет папе – ни умом, ни телом, ни душой, и то же самое со стороны отца. Что мои бабушки никогда не предадут семейные какие-то традиции, они никогда у ближнего что-то не возьмут, чтобы свое «эго» утешить. И если в семье это есть, если в семье есть эта большая правда, то вот это, мне кажется, и есть жизнь по-православному, жизнь по вере, по чести и по совести. Не хочу никого осуждать – но когда я вижу это, я просто от таких людей стараюсь держаться подальше, потому что я знаю, что и в отношениях со мной это будет игра, фальшь, там не будет отношений по чести и совести – это будут, максимум, отношения людей, как сейчас говорят, «по бизнесу»: он мне нужен, я ему нужна – мы сделали дело, мы разошлись. Но люди, с которыми меня связывают сердечные отношения, которых я могу назвать друзьями, близкими своими людьми – я хочу жить по чести и совести, я хочу, чтобы наши отношения были построены так, чтобы мы не играли, не изображали никакой театр друг перед другом, мы не говорим одно, а тут же делаем за спиной у своего друга другое. Вот это ужасно. Я когда это вижу, мне так гнусно становится, мне становится больно, обидно, и я стараюсь отходить от этого. Не осуждая: у вас своя жизнь, вы так видите свою жизнь – я ее вижу по-другому, вот и всё.

Хочется справедливости

– Скажите, пожалуйста, со смерти мамы, когда вы пришли в Церковь, нашли духовника, что изменилось в вашей жизни?

– Очень многое. Мои отношения с моим мужем, когда родился сын, – естественно, они расцветали и крепли, потому что Андрюша нас еще больше с Робертом сцементировал, потом, я увидела в своем муже не эгоистичного человека, который в браке мне будет заявлять: «Ну, все-таки мужик-то я: почему я должен вставать и менять памперсы ночью, почему я должен ребенка кормить, почему это на мои плечи ложится?» – я никогда этого не слышала. Я не слышала слова упрека, я увидела, что действительно рядом со мной настоящий человек. Когда мы приехали, Андрюшке было три месяца, он хватал Андрея, в Сан-Франциско, из-за разницы во времени это было полпятого – пять утра. Ни слова не говоря, чтоб дать мне поспать, чтоб дать мне подготовиться к репетициям, я была свежа и прекрасна. И я никогда не слышала: «Я не выспался, мне нехорошо». И когда я рассказала своему духовнику это, он улыбнулся и сказал: «С тобой настоящий. Здорово. Цени это». Я сказала: «Я знаю».

Когда я рассказала своему духовнику, он сказал: «С тобой настоящий. Здорово. Цени это»

Он говорит: «И ребенка так надо растить, потому что если в вас есть такая настоящая сопряженность друг другом, растите и мальчишку такого». Духовник мне очень помогал – помогал советами, когда у меня были не очень приятные разговоры с папиной нынешней женой, с моей мачехой, и когда отношения с папой испортились, когда сестра моя сказала: «Не предавай память мамы, не общайся с папой», я сказала: «Я не могу не общаться». Я пошла к духовнику, рассказала. Он говорит: «Не имеешь права не общаться. У тебя отец один, вы связаны пуповиной. Всё бывает в жизни. Помогай ему, и своей любовью, своим спокойным отношением – раз так, значит, так, прими это, не осуждай». И я приняла. Я приняла наше выселение с сыном из квартиры, из моего отчего дома. Я приняла это, я поняла, что отец так решил – ну, что делать. Но когда отца не будет, если я начну активную борьбу и буду говорить: «Нет, я! Я здесь родилась и буду здесь жить!» – будет все, как духовник мне говорил: «Пожалей силы свои. Не царапайся о людей, которые все равно будут тебя отвергать, гнобить и выгонять тебя из жизни твоего отца. Не царапайся о них, занимайся своей семьей, у тебя своя семья есть. У тебя есть муж, которого ты любишь, и тебя любит он. У тебя есть сын – живи для них». Он мне очень помог, потому что в первый момент, когда я с моим актерским темпераментом, конечно, «вздернулась», когда я увидела такое, знаете, «вас здесь больше не стояло» – ни меня, ни моей сестры, – и мы были выгнаны из жизни папы и из прошлой всей нашей жизни, – конечно, я «вздёрнулась».

Смысл жизни – мы раскрываем свой дух на земле

– Хочется справедливости…

– Хочется справедливости на земле, а ее подчас не получаешь. Но я, успокоившись, чувствую себя намного лучше. Я понимаю, что мне не надо за это бороться. Что материальное – это всё настолько вторично в нашей жизни. Хорошо, когда ты живешь в нормальной квартире, когда ты не думаешь, что сегодня ты купишь морковку, а завтра на свеклу уже денег не будет, но смысл жизни-то совсем в другом. Смысл жизни – мы раскрываем свой дух на земле. Вот Он там радуется, вот Ему хорошо, и всем святым, и Матери Божией.