«Вся литература религиозна, так как затрагивает область человеческого духа»

Алексей Варламов Продолжая серию интервью с членами Патриаршего совета по культуре, сегодня мы беседуем с Алексеем Николаевичем Варламовым.

Алексей Николаевич Варламов – русский писатель и публицист, автор романов «Одиннадцатое сентября», «Мысленный волк», «Душа моя Павел» и других, многочисленных повестей и рассказов. Исследователь истории русской литературы XX века. Доктор филологических наук, профессор МГУ.

С 2010 года член Патриаршего совета по культуре; с 2011 года член Совета при Президенте Российской Федерации по культуре и искусству. С 2014 года исполняющий обязанности, а с 2016-го – ректор Литературного института имени А.М. Горького.

– Алексей Николаевич, в одном из интервью вы говорили, что писатель не может не писать. То есть этот дар скорее врожденный, чем благоприобретенный. Справедливо ли это утверждение в случае с вашим творчеством?

– У меня на этот счет есть своя теория. В процессе написания книг для серии «Жизнь замечательных людей» (ЖЗЛ) я искал в биографиях своих героев тот момент, который явился спусковым крючком для определения их дальнейшего жизненного пути, и часто такие моменты находил именно в детстве. Помню, когда мне было лет восемь, на меня напал дикий страх смерти. Я окончил первый класс и поехал к бабушке на дачу. Мне было так хорошо, что казалось, будто это лето – последнее в моей жизни: мне казалось, что я обязательно скоро умру. Это было иррациональное, очень тяжелое чувство невероятного одиночества, когда тебе никто не может помочь. Взрослые не понимали того, что происходило со мной, да я и сам этого не понимал. Из ситуации я видел только один выход – надо об этом написать. Когда я написал об этом, то проблема не исчезла, а она как бы «заросла внутри» и мне перестало быть страшно. Так я написал свою первую вещь.

Мне непросто говорить о себе. Гораздо проще говорить о других – о своих героях.

– Но ваши герои – это продолжение вас?

– Это не так. Персонажи зарождаются внутри автора, подобно эмбрионам. Но для того, чтобы стать полноценными личностями, им нужно родиться на свет Божий. Я даю им пропуск в жизнь, но живут они дальше самостоятельно. Чем герои более самостоятельны, тем они интереснее. А импульсом для написания той или иной вещи может служить любое событие, воспоминание, ощущение. Моя задача как писателя – максимально честно и четко передать то, что рождается в моей душе. Формула Иосифа Бродского: «поэт – это орудие языка» – применима в целом к литературному творчеству, не только к поэзии. Задача писателя – быть инструментом, передатчиком.

– Когда я читаю хорошую книгу, у меня нередко возникает вопрос: откуда автор узнал то, что именно я чувствую? И чем сильнее совпадение моего внутреннего состояния с происходящим на страницах книги, тем отчетливее переживание внутреннего резонанса души автора и читателя.

– Об этом писал еще Вильям Шекспир, когда говорил в «Гамлете»: «Что он Гекубе? Что ему Гекуба?» Другими словами, сопереживание персонажам имеет очень личный аспект. По моему мнению, самое интересное чтение – это когда ты забываешь о себе как о читателе. Ты настолько увлечен, что переходишь жить в книгу.

Если автору удается создать тот мир, в котором читателю захочется находиться, – это творческий успех, на мой взгляд. И не так важно, совпадает это с твоим внутренним состоянием или нет, – важно, чтобы тебе не хотелось уходить из этого мира. Мне кажется, это и есть настоящая литература.

– Со своими студентами вы проводите творческие семинары по литературному мастерству. Чему можно научить будущего писателя?

– На кафедре литературного мастерства преподают разные мастера, имеющие разный подход к вопросу обучения. Что касается меня, то я всегда стараюсь исходить из того текста, который приносят мне ученики: показываю слабые и сильные места, спрашиваю мнения других студентов. Абстрактных лекций о том, как строить диалоги, например, я не провожу.

В литературе, в отличие от других видов искусства – живописи, музыки, архитектуры, не существует строгих правил и канонов, так называемых «азов ремесла». Литературное образование, говоря шире, носит не обязательный, а рекомендательный характер. Это помощь человеку в его очень одинокой деятельности. Писатель – это заведомо одинокий человек. В этом есть свои плюсы и свои минусы, но мы сейчас не говорим об этом. Кстати, нынешний режим самоизоляции намного более комфортен и понятен писателю, чем человеку других профессий.

Но в какой-то момент начинающему автору нужно оказаться «среди своих», в своей среде. И главная задача литературного института – попытка создать такую среду. Миссия мастера, как у Авиценны: «не навреди» – надо не разрушить, не сломать, не разочаровать человека на пути его творческого становления. Это не прямое воздействие, а очень опосредованное, косвенное. Если продолжить параллель с медициной, то это не хирургия, не терапия, а скорее гомеопатия.

Нельзя научить писать, но можно помочь научиться писать. Можно создать условия, при которых способности человека могут раскрыться более полно. Неслучайно большинство выпускников, независимо от того, связано ли их будущее с литературой или нет, с благодарностью вспоминают те годы, которые они провели в стенах нашего института.

– Вы уже не первый год растите наши литературные таланты. Меняется ли молодежь, на ваш взгляд? Кто приходит к вам учиться?

– Мне кажется, расцвет Литературного института пришелся на советское время. Не потому, что мне хочется идеализировать эту эпоху, а потому, что тогда для поступления в институт выдвигались определенные и очень разумные требования. Например, человек должен был уже иметь определенный трудовой стаж. Сразу после школы поступить было нельзя. Это было введено потому, что человеку, для того чтобы о чем-то писать, нужно обладать жизненным опытом. Сейчас, согласно закону об образовании, институт, как федеральное государственное бюджетное учреждение, не может указать это требование в правилах поступления. Поэтому сегодня студенты Литературного института совсем другие.

Хочу отметить, что в последнее время в институте большой конкурс на драматургию. Дети стали увлекаться театром, и это одна из отличительных черт современной молодежи.

К нам приходят поступать со всех концов страны, несмотря на то, что писательская стезя, прямо скажем, не самая простая. Дети очень разные, в основном это вчерашние школьники. Понятно, что им хочется себя выразить.

Я вспоминаю себя в их возрасте, у меня тоже была отчаянная потребность писать. Руки так и тянулись к ручке и бумаге. А писать вроде как и не о чем. Не нажито достаточного жизненного «багажа», чтобы можно было им делиться. И поэтому начинаешь выдумывать. Вспоминаю свой первый роман. Он был ужасный, именно потому, что я был абсолютно косноязычен. Я не умел выражать свои мысли, хотя очень этого хотел. И сейчас я вижу, как эту же стадию проходят мои студенты, и очень хорошо понимаю их. Они пишут о далеких странах, где никогда не бывали, сочиняют вымышленные миры. Герои носят очень сложные, заграничные имена. Детям кажется: если это будут самые обычные люди, то это будет неинтересно. Когда люди пишут о том, чего они в жизни не испытали, но очень бы хотели, они начинают фантазировать. Одна из важнейших задач образования в формировании личности – научить студентов быть самими собой.

Одна из важнейших задач для писателя – научиться быть самими собой

– Вашим студентам приходится очень много читать. Наверняка большинство из них думают, что обо всем уже написали и Шекспир, и Достоевский, и Набоков, и Гессе, так что тебе нечего добавить. Как справляться с такими мыслями?

– Это очень правильные мысли, и их стоит ценить. Это значит, что человек начитан и эрудирован. Понимание того, что он не первый в литературе, избавляет автора от лишнего эгоцентризма и самоуверенности. Об этом говорил писатель Юрий Валентинович Трифонов. Когда его спрашивали: о чем можно написать после Толстого и Достоевского? – он отвечал: они не живут сейчас. То есть писать о настоящем времени очень важно. Я часто говорю своим студентам: мне не хватает в ваших вещах чувства времени и пространства. Мне кажется, сильная сторона автора заключается в том, что он помещает своих героев в конкретное время и место. В выигрышной позиции оказываются те студенты, которые приезжают из других городов, а у нас обширная география студентов – от Чукотки до Калининграда: они могут рассказать о своих родных местах. И также важно фиксировать приметы данного конкретного времени, потому что до вас их никто и никогда не описывал.

– Можно ли выделить в общем литературном процессе область сугубо религиозную?

– Вообще вся литература религиозна. Не всегда церковна, но всегда религиозна, так как затрагивает область человеческого духа. Лично мне церковная тема была интересна. Это связано с моим личным периодом воцерковления. Я рос в обычной атеистической семье, но меня с детства тянуло в Церковь. В Москве, где я жил, вокруг не было церквей, а на даче, куда меня привозили летом, рядом была разрушенная церковь. И я нередко приходил туда. Меня тянуло в эти старые разрушенные здания, похожие на замки. И то, что в моем мире существовали церкви с самого раннего возраста, оказало на меня большое эстетическое влияние.

В моем мире с раннего детства были церкви, и это оказало на меня большое эстетическое влияние

Я помню свое потрясение, когда прочел роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Евангелия у меня не было, я его к тому времени еще не читал. Но то, что я прочел в этом романе, меня поразило.

Достоевский был для меня важен тем, что он разрушал ту картину мира, в котором я до сих пор жил. Это был советский простой мир, где все понятно. Достоевский показал мне, что это не так. Даже Пушкин, Гоголь и Лермонтов не разрушали картины мира. А Достоевский – разрушил.

Как и многие люди того времени, я думал, что в церковь ходят только отсталые старухи. Но когда я поступил в институт, со мной учились верующие, воцерковленные ребята, которые оказались почему-то интереснее всех остальных. Мы очень много разговаривали. И не только о Боге, о Церкви. Мне повезло учиться с Алексеем Константиновичем Светозарским (сейчас профессором Московской духовной академии), протоиереем Максимом Козловым. Мы вместе ходили на историю КПСС, на военную кафедру, ездили на картошку.

Однажды Алеша Светозарский предложил нам совершить… пешее паломничество в Лавру

Однажды Светозарский предложил нам совершить пешее паломничество в Троице-Сергиеву Лавру. Шел 1984 год. И мы как-то летом, в августе, прямо от метро ВДНХ, пошли пешком в Загорск. Шли два дня. Первую ночь ночевали в женском общежитии в Тарасовке. Вторую ночь вообще ночевали в стогу сена в селе Радонеж. Как раз на том самом месте, где впоследствии скульптор В. Клыков поставил знаменитый памятник Сергию Радонежскому. Мы шли на праздничную Литургию Успения Пресвятой Богородицы. На эту службу мы, естественно, опоздали. Но попали на Чин Погребения. И тогда я впервые увидел, как сотни людей с хоругвями и свечами идут крестным ходом вокруг собора, – в тот момент я понял, что жизнь совсем другая.

На Пасху тоже нельзя было попасть в храм. Мы пробирались окольными путями. Об этом очень тепло вспоминать и интересно писать. Это такие вещи, которые сами просятся быть запечатленными.

– В последнее время в культурной и околокультурной среде можно встретить явления откровенно богоборческие, даже кощунственные. Их трудно назвать «произведением искусства», даже несмотря на самое расширенное толкование этого понятия. Как, на ваш взгляд, стоит к ним относиться?

– К счастью, я не могу сказать, чтобы в последнее время было создано нечто настолько талантливое, что могло бы считаться искусством, влияющим на сознание человека. Как, скажем, бывало в эпоху «серебряного века» и в 1920–1930-е годы. Вот, например, стихотворение Эдуарда Багрицкого «Смерть пионерки». Сюжет его таков: умирает пионерка, мать просит ее надеть на шею крестик, а девочка отказывается, потому что не хочет изменить ленинским идеалам. Само стихотворение антицерковно, но очень талантливо написано. А булгаковский роман «Мастер и Маргарита» многими воспринимается как антицерковный, но некоторые люди благодаря ему пришли в Церковь.

Но сегодня вещей такого масштаба я не знаю. Невозможно привести достаточно яркого примера, чтобы талант совпадал с антицерковным сюжетом. Поэтому мое мнение таково: мелкие пакости можно и нужно игнорировать. Пока «враги Церкви» ничего выдающегося не придумали. Опасность создается тогда, когда мы начинаем привлекать к этим событиям лишнее и совершенно ненужное внимание.

Пока «враги Церкви» ничего выдающегося не придумали, а мелкие пакости можно и нужно игнорировать

– О закате эры культуры книги говорят давно. Замечательный роман Рэя Брэдбери «451 градус по Фаренгейту» живописует этот конец очень ярко. Что вы думаете о будущем книги?

– Мне кажется, что количество читателей так или иначе будет сокращаться. Образ, картинка, кадр – все побеждает букву. Книга – это прежде всего внутренняя работа. Не все хотят работать. А какая литература будет в будущем, что будут читать – это большой вопрос.