«Он ценил дар свободы – другому всегда позволял быть другим»

Сегодня отпевание протоиерея Георгия Ореханова – церковного историка, профессора ПСТГУ, клирика Николо-Кузнецкого храма Москвы. Святки отец Георгий провел в своей любимой Оптиной пустыни, служил Литургию в скиту святого Иоанна Предтечи. И умер в день Собора Предтечи.

Новопреставленного вспоминают друзья.

Протоиерей Георгий Ореханов

Как в один день может решиться вся жизнь

Дмитрий Владимирович Ушаков, друг юности:

– Мы вместе учились в школе, заканчивали выпускной специальный математический класс. Юра был очень основателен, усидчив; штудировал, помню, матанализ по трехтомнику Г.М. Фихтенгольца, а это вообще-то учебник для вузов. Про себя он всю жизнь говорил: «Люблю учиться». Вместе мы потом поступили в МГУ – на мехмат. Это-то понятно, но он же еще следом и гуманитарное образование получил: после, уже работая в школе, закончил психологический факультет МГУ. Меня еще в школе удивляло: он вместе с тем, что глубоко погружается в математику, оказывается, и романами Диккенса увлекается. Вообще тянулся к крупной литературной форме (что среднестатистического школьника обычно тяготит), потом взахлеб читал Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого. В нем было какое-то стремление к широте, всеохватности. Но и просто знаний ему было мало, искал смысл. А это уже сфера религиозного поиска, иначе всё с этой жизнью и заканчивается. Но это же глупо?..

В нем было стремление к широте, всеохватности. Но просто знаний было мало – он искал смысл

Так мы познакомились с философом Генрихом Степановичем Батищевым. Он еще при советской власти умел общаться с молодежью на «эзоповом языке», будить пытливость. А тех, кто подходил к нему после открытых лекций уже с прямыми вопросами, мог пригласить к себе домой на чай. Сразу вспомнился комичный случай. Юра в некотором роде был «ботаником», не очень цепко связанным с бытовой стороной жизни. А у Генриха Степановича чай всегда был на скорую руку: в глиняную кружку опускался кипятильник. Потом Генрих Степанович обратился как-то было: «Юра, выключи чай», – занятый уже с кем-то из новичков. А освоившийся Юра достал кипятильник из воды, а что с ним дальше делать, не знает: его же никуда не положишь – он горячий, на его глазах еще и накаляется-накаляется до красна и… пых! – перегорел. Надо же было, оказывается, из розетки его выключить. Юра потом сам, смеясь, рассказывал, что это был хороший урок водворения на кухне философа в действительность. Мы, к сожалению, не попали в знаменитые байдарочные походы с Генрихом Степановичем по реке Великой (в которых, скрываясь от советской власти, можно было спокойно поговорить о главном), но Юра стал досконально осваивать по тетрадным записям самого Батищева тонкости раскладки продуктов на всех, установки палаток, розжига костра… Потом, в наших поездках со школьниками (когда мы вместе с Юрой после мехмата преподавали сначала в одной, а потом и в другой организованной нами же школе), эти сведения и навыки очень пригодились. Юра стал в каком-то смысле незаменимым, всегда был готов помочь.

Так, мы не только через высокую культуру, к которой тоже приобщали школьников, устроив, например, клуб любителей классической музыки, но и через традиционную приходили сами (а потом и других старались привести) к вере. Тогда еще только начиналось движение добровольных помощников реставраторов, и летом со школьниками мы бывали и в Кирилло-Белозерском монастыре, тогда еще музее, и в Ферапонтове, работали и над сохранением деревянных церквей Архангельской области – в чем-то те наши десанты похожи на нынешние экспедиции проекта «Общее дело. Возрождение деревянных храмов Севера».

С протоиереем Валерианом Кречетовым в Отрадном – на ступенях Покровского храма

Юра всегда много читал, помню, как он вникал в Евангелие. Потом, в 1988 году – в год 1000-летия Крещения Руси – Генрих Степанович отвез его в Отрадное к отцу Валериану Кречетову – сразу на Крещение. Хотя и предупреждал, что хорошо бы до совершения Таинства подробно переговорить со священником о своих страстях и грехах, лучше с отцом Валерианом. Но до Крещения было не до того… День оказался 28 августа – Успением Пресвятой Богородицы (с тех пор любимый праздник отца Георгия). К тому же именно в тот день там, на ступеньках отрадненского Покровского храма, Юра встретил свою будущую супругу… Собственно это был первый человек, которого он там увидел: Лена. Ее мама, оказывается, тоже в тот день решила покреститься, правда, крестного у нее не было, и они обратились с подобной просьбой к Генриху Степановичу… (Который и так обычно появлялся в Отрадном с целой когортой кандидатов на Крещение – человек по 10–15 привозил. Хотя до этого со всеми беседовал подолгу, не один раз и тет-а-тет.)

Для Юры там, в Отрадном, в тот день точно вся его последующая жизнь была предрешена. Он, кстати, первый из нашей компании женился. И стал отдаляться от круга друзей. Мы его сначала не поняли, нам это было даже как-то неприятно, только с годами осознали, что он – прав.

Юра и духовника тогда, в тот день своего Крещения, обрел: все последующие десятилетия окормлялся у отца Валериана. Многому у него научился.

Все последующие десятилетия он окормлялся у отца Валериана Кречетова. Многому у него научился

Его всегда удивляла эта глубоко родственная и ему самому всеохватность посланных ему Богом учителей. Про отца Валериана вспоминал: то он 34 человека в разных концах города за один день причастит (при том что у него тогда еще и машины своей не было), то 4 соборования за день провести успеет… Делился наставлениями батюшки: «Не роптать и во всяком сложном обстоятельстве видеть хотя бы частично свою собственную вину»; «Каждому христианину нужно помнить о своих недостатках, слабостях, страстях и грехах и поэтому уметь милосердно относиться к другим…» Кстати, по наставлению своего крестного Юра хоть и не успел переговорить с отцом Валерианом до Крещения, но после попытался взять его на абордаж: «Мне нужно много времени, чтобы рассказать о своих грехах!» «Ишь чего захотел!» – отшутился отец Валериан на просьбу новокрещенного.

Протоиерей Георгий Ореханов Как известно, в Крещении снимаются все грехи. Но страсти-то все равно остаются. А Юра рос обычным мальчишкой. Он и курил в свое время. И после Крещения не сразу смог бросить. Мы тогда еще время от времени выбирались в путешествия на Север. А так как места там оказывались далекими от цивилизации, заранее знали, что куревом надо запасаться. А Юра хотел бросить и – не запасался! Но курить-то хочется… У своих неудобно просить, засмеют… Так вот он однажды подошел было к какому-то мужику – тот грядку перекапывает… «Закурить не найдется?» А тот возьми да и отдай ему целую пачку! Первая мысль: «Тоже, наверно, бросить хочет», – а оказывается: «Я-то, – отвечает мужик, – найду, а ты как же?..» Вроде бы и с куревом связана история, а и в ней точно отблеск самоотдачи, заботы о другом. Это так поразило Юрия. Он потом, рассказывал, просто помолился, причастился – и словно и не курил никогда, привычку как рукой сняло.

Меня удивляла его всегдашняя открытость и доброжелательность, он ценил дар свободы – другому всегда позволял быть другим. На выпуске мехмата МГУ при распределении к нам приехали представители МИФИ (Московского инженерно-физического института), у них при институте открывалась 542-я школа, и нас пригласили туда преподавать. Юра общался со старшеклассниками просто как более опытный старший товарищ, ему доверяли. На выпускном, смотрю, дарят ему ребята альбом: это они, оказывается, в том числе и себе на память, собирали его перлы, сказанные на уроках, – изречения, наставления им. Он уже тогда был пастырь, но без пафоса. Любил повторять слова своего крестного Генриха Степановича: «Если детей не спасем, сами не спасемся».

Любил повторять слова: «Если детей не спасем, сами не спасемся»

Потом, когда мы основали свою школу – Культурно-экологический лицей – и отец Валериан благословил будущего отца Георгия быть его директором, Юра, помню, бывало, даже спорил с преподававшим у нас замечательным педагогом Юлием Анатольевичем Халфиным. Тот мог как-то резко сделать замечание, потребовать дисциплины, даже накричать, а Юра хотел, чтобы учителя давали детям больше свободы для самоопределения. Хотя, разумеется, спорил со старым учителем он очень почтительно. Помню, еще в 542-й школе на волне «перестройки», когда какая-то свобода точно пьянила всех нас, мы, несколько молодых преподавателей, посчитали: мол, директор у нас какая-то ретроградная, всего еще точно при советской власти боится, никаких нововведений, – решили накатать на нее жалобу, сгоряча подписались. А Юра не стал подписывать. Он почитал старших, их опыт. Потом, со временем, я как всегда понял, что он – прав…

В университете

После уже была наша учеба на тогда еще Богословских курсах, преобразованных впоследствии в Православный богословский институт, а затем в Свято-Тихоновский университет (ПСТГУ). Там уже Юра во всей полноте раскрылся – стал священником, ученым, педагогом – отцом Георгием.

Опыт пастырства – это прежде всего опыт отцовства

Протоиерей Константин Польсков, проректор по научной работе ПСТГУ:

– Ужасно трудно и умом непостижимо, как это можно об отце Георгии, таком живом, деятельном, полном сил и идей, говорить в прошедшем времени. Но Господь призвал дорогого батюшку к Себе, поэтому приходится это делать.

Познакомились мы с отцом Георгием в алтаре храма святителя Николая в Кузнецах. Это было в далеком теперь 1998 году. Он тогда уже был диаконом. У нас как-то сразу сложились теплые и братские отношения, которые с годами только укреплялись. Все эти годы отец Георгий был для меня Другом с большой буквы. Мы с ним дружили не только сами, но дружили и наши матушки. С ним всегда всё было просто, ясно и глубоко. Дружбу он оберегал и вкладывал в нее сердце.

Истинным и самым глубоким призванием отца Георгия было священническое служение. К священству он шел большую часть своей жизни, а, получив этот священный дар, служил Богу и людям чуть больше 20 лет. Помню, когда отец Георгий осенью 1999 года был рукоположен во священника, он должен был, как и все новые батюшки, проходить священнический сорокоуст в Елоховском кафедральном соборе. Но у ПСТБИ тогда было 13 филиалов, расположенных от Вильнюса и Львова до Петропавловска-Камчатского и Сахалина. И все преподаватели постоянно ездили в эти филиалы, читали там лекции, принимали экзамены, проверяли огромное количество письменных работ. И так совпало, что в скорости после его рукоположения нам с ним надо было ехать в филиал в Ростове-на-Дону – там начиналась очередная сессия. Батюшка мог бы, наверное, и прервать по послушанию свой сорокоуст (нагрузка в филиалах и так была огромная), но его сердечным желанием было обязательно все эти 40 служб неопустительно отслужить. Поэтому он сам на месте обо всём договорился, и мы перед тем, как идти на занятия, каждое утро совершали с ним Литургию – он уже священником, а я тогда пока еще диаконом.

Потом мы вместе с ним молились у Престола более 20 лет, служили практически все воскресные и праздничные Литургии. Особенно мы любили служить раннюю Литургию.

Можно постараться показаться благочестивым один-два раза, ну неделю, может, месяц. А когда видишь человека 20 лет – тут не обманешь. Опыт этих лет свидетельствует, что отец Георгий был ревностным и искренним иереем Божиим. Он очень любил богослужение. Помню, как он читал каноны Страстной седмицы и всегда говорил, что это самые прекрасные тексты, которые создало человечество.

А как он читал каноны Страстной седмицы! И всегда говорил, что это самые прекрасные тексты, которые создало человечество

Очень радел батюшка о молитвенной тишине в алтаре. Однажды, помню, он распечатал высказывания преподобного Амвросия Оптинского о необходимости соблюдать тишину во время богослужения и развесил их во всех алтарях наших храмов. Он очень ценил, когда Шестопсалмие читалось молитвенно и благоговейно и сам сосредоточенно и проникновенно всегда его читал. А как он проповедовал! Когда мы, отцы, служившие на ранней службе, решали, кто пойдет проповедовать, зачастую выбор единодушно падал на него. Его проповеди были яркими и глубокими. В них всегда ощущалась жизнь. У него, безусловно, был дар слова.

Но слово, не подтвержденное жизнью и собственным опытом, никого вокруг тебя не соберет. А вокруг него собирались люди. Отец Георгий любил их, оберегал и, как мог, объединял их. Он что-то постоянно для этого предпринимал и придумывал. А это вообще-то не так часто встречается сегодня в пастырской практике. Памятовал он о своих духовных чадах не только в храме, но и старался общаться с ними и опекать их вне службы. В ответ люди ему доверяли и искренне его любили. Для него не имела никакого значения внешность человека, пришедшего в храм. Помню, как однажды в Кузнецах я заметил какого-то весьма «нетипичного прихожанина». Он был весь в наколках: не только руки, но и всю видимую часть его шеи сплошь покрывали замысловатые «узоры». Увидь такого на улице – содрогнешься. Неординарен… И к кому же из священников он попал на попечение? Конечно, к отцу Георгию! Тогда этот парень не был еще даже крещен. Но батюшка сумел найти к нему подход – с большой открытостью, доверием, любовью. И в конце концов отец Георгий его крестил. Потом сам же отец Георгий радовался, когда того парня в наколках люди воспринимали не как неформала, а как человека, который ищет Истину. Он заинтересовал его русской духовной культурой и организовал ему встречу с отцом Александром Салтыковым, деканом факультета церковных художеств ПСТГУ. Ликовал за его душу, когда всё с ним получилось. И таких случаев было много. Он умел привечать тех, с кем другие, может быть, и испугались бы вступить в общение. А он не боялся!

А каким он замечательным был отцом для своего семейства! Опыт пастырства – это прежде всего опыт отцовства. Ведь нельзя быть духовным отцом кому-то, не став по-настоящему отцом для своих детей. И здесь у него была какая-то особая щедрость. Он очень радел о своих чадах: радовался их успехам, скорбел, если у них бывали неудачи или что-то им не давалось, и постоянно просил о них молитв у своих сослужителей. Он часто говорил, что мы, священники, раньше других дадим Господу ответ за наших собственных детей. Знаю, что дети отца Георгия восприняли эту его любовь и сами его очень любили. Надеюсь, что они смогут взрастить в своих сердцах этот его дар.

Отец Георгий Ореханов с матушкой Еленой

Как ученого его отличало постоянное желание узнавать что-то новое. Он всю жизнь учился! У него было несколько высших образований, но не потому, что он их «коллекционировал», а потому, что ему всё было интересно. Начинал он как математик, закончил мехмат МГУ. И это развило в нем остроту ума и способность правильно мыслить. Потом он изучал в МГУ психологию, что, конечно, помогало ему потом в общении с людьми. А после этого, уже будучи состоявшимся специалистом и работая директором школы, взялся за богословие и историю. И даже когда он защитил кандидатскую работу сначала по богословию, а потом еще и по истории, он продолжал постоянно что-то изучать. Например, лет 10–15 назад ему по его научным интересам потребовалось много работать с немецкой литературой. И он стал, ничтоже сумняшеся, учить еще один иностранный язык! Причем непростой – немецкий. И выучил его так, что мог свободно с ним работать. Мы с отцом Георгием в 2008 году вместе проходили научную стажировку в Берлине. Там особенно ясно было видно, как он ценил каждую минуту работы с книгами. Я постоянно его догонял. С кандидатской диссертацией я еще смог за ним угнаться, а вот с докторской он дважды меня опередил, став сначала доктором церковной истории, а потом и доктором исторических наук.

Отца Георгия иногда воспринимают как специалиста по Л.Н. Толстому (о котором он, будучи священником Русской Православной Церкви, смог говорить и уважительно, и глубоко), но круг его интересов был гораздо шире. Он, например, прекрасно знал и Ф.М. Достоевского и других мыслителей того времени и был глубоким исследователем христианских корней русской культуры XIX–XX веков. По этой широкой и чрезвычайно интересной теме он писал свои статьи, монографии, выступал на конференциях и участвовал в научных проектах. По этой же теме он сумел, преодолев немалые трудности, организовать в ПСТГУ собственную магистерскую программу. А это совсем не простое дело: надо не просто что-то придумать, но и средства на это найти, и хороших преподавателей собрать, и студентов заинтересовать. В такое дело, чтобы оно жило, требуется постоянно вкладывать очень много сил и души. Ему и это великолепно удалось.

С отцом Георгием было очень интересно что-то обсуждать. Он сам, чувствуя постоянную необходимость идти дальше и узнавать что-то новое, охотно делился своим опытом и знаниями с другими. Часто за чаем после Литургии, когда он с увлечением нам что-то рассказывал, он с легкостью доставал из своей памяти такие факты, имена и сведения, о которых я, к моему стыду, порой и не слышал.

Для нашего университета смерть отца Георгия – огромная потеря. Вся история ПСТГУ с ним тесно связана.

Отец Георгий Ореханов в паломнической поездке. Оптина пустынь

Вся история ПСТГУ тесно связана с отцом Георгием

Он один из первых студентов первого набора тогда еще даже не университета, а Богословского института (хотя для него это было уже третье высшее образование). Окончив ПСТГУ, он сразу же стал его преподавателем. И посвятил устроению университета и делу образования четверть века. К студентам он относился с большим уважением. Именно поэтому вокруг него всегда было много молодежи. Батюшка каждый год в период своего отпуска выезжал в летний студенческий лагерь, который у нас проходит в Иоанно-Богословском монастыре под Рязанью. Там он не только читал в неформальной обстановке лекции о русской культуре, но и вместе с ребятами трудился на послушаниях и просто общался с ними. Любил он со студентами ездить в паломнические поездки. Особенно в Оптину Пустынь, к которой у него всего была какая-то трогательная любовь. Об Оптиной он мог бесконечно и очень интересно рассказывать.

Не помню ни одного случая, чтобы отец Георгий как преподаватель и руководитель университета был немилосердным, махал шашкой, принимал в отношении кого-то быстрые решения.

В университете батюшка Георгий не чурался никакой работы и с усердием исполнял всё, что ему поручал отец ректор. В разное время он был проректором по учебной работе, когда еще толком никто и не представлял, что это такое православный университет с точки зрения организации всех его учебных процессов. Потом стал проректором по качеству образования, всегда полный идей: нужно сделать то, нужно сделать это. Когда загорится чем-то, его любимая фраза была: «Это гениально!» И вот он уже кипит энергией, как всё это воплотить. Но особо раскрылся организаторский талант отца Георгия в его последнем послушании, когда он был назначен проректором ПСТГУ по международной работе. Как он любил эту порученную ему работу и с теми, с кем мы некогда жили в одной стране (с украинцами, белорусами, казахами, во множестве приезжающими учиться в нашем университете), и с теми, кто живет в дальнем зарубежье, в том числе с инославными! На этом послушании, как и всегда, был не только талантливым администратором, но и ревностным делателем, умевшим с какой-то теплотой и большой корректностью найти к каждому нужный подход. Знаю, что даже одна японка, пообщавшись с ним, приняла Православие и специально приехала в Россию, поступив к нему в аспирантуру. Другая – теперь уже наша общая с ним знакомая немка – во многом под его влиянием признала истину Православия и, избрав его своим духовным отцом, попросила его присоединить ее к Православию. Отвечая за международную работу ПСТГУ, он постоянно затевал что-то новое: клуб русско-греческой дружбы, русско-сербский лекторий; устанавливал контакты то с итальянцами, то с немцами, то со швейцарцами.

С семьей

Он с радостью брался за организацию многочисленных конференций: и международных, о которых договариваться необходимо было на посольском уровне, и просто студенческих. Здесь для него не было различий в том, идет ли речь о студентах или об уже состоявшихся светилах науки, – он делал это дело добротно и с большим энтузиазмом. В этом году состоится уже юбилейная 10-я конференция учащихся ПСТГУ и Берлинского Гумбольдт-Университета (мы так мечтали с ним поучаствовать в ее открытии!), а начинал эту теперь уже 15-летнюю историю сотрудничества именно он – отец Георгий. Не каждого хватает на такую многолетнюю работу, его хватало.

Вечная память дорогому сослужителю и другу протоиерею Георгию!