Закон о профилактике семейного насилия: что настораживает?

В российском обществе сейчас идет бурная дискуссия по теме домашнего насилия и разрабатываемого законопроекта, ставящего целью это насилие искоренить.

К сожалению, очень часто сторонники законопроекта искажают позицию и мотивацию его противников (а противниками его являются большинство воцерковленных православных христиан).

С их точки зрения, те, кто критикует законопроект — тот оправдывает домашнее насилие, считает его традиционной ценностью, «скрепой». Но это совершенно не так.

Церковь не защищает домашнее насилие и осуждает попытки оправдывать его религиозными соображениями.

Церковь не считает семейно-бытовое насилие допустимым, с церковной точки зрения тот, кто распускает в семье руки, совершает грех, ничуть не меньший, чем если бы бил на улице прохожих. Да, среди верующих людей, а иногда даже и среди священнослужителей встречаются сторонники рукоприкладства. Такие люди могут ссылаться на «Домострой» — написанную XVI веке книгу. Однако «Домострой» — не вероучительная книга, а всего лишь историко-литературный памятник, современный христианин вовсе не обязан руководствоваться им в своей жизни, да и вообще его читать. Что же касается скандальных высказываний нескольких медийно раскрученных священников, то они не только не выражают общецерковную позицию, но и довольно быстро дезавуируются церковным священноначалием. Только учитывая этот факт, можно обсуждать по существу предлагаемый законопроект.

Мы обсуждаем промежуточную версию законопроекта. Версию, которая разработана как компромиссная, но не устраивает ни рьяных сторонников, ни рьяных противников.

Но тут нужно сразу внести ясность, что же именно обсуждается. В сети официально опубликованы два документа: во-первых, законопроект о семейно-бытовом насилии от 2016 года, который был внесен в Госдуму, но не прошел и первого чтения, а во-вторых, тот вариант законопроекта, который 29 ноября был опубликован на сайте Совета Федераций. Этот вариант — промежуточный, он сделан на основе текста, разработанного в Совете по правам человека при Президенте РФ, и очень сильно отличается от него. Совет Федераций опубликовал текущий вариант законопроекта с целью общественного обсуждения, чтобы потом, с учетом замечаний, уже внести его в Госдуму. Заметим, кстати, что исходный вариант законопроекта, отправленный его разработчиками из СПЧ в Совет Федераций, официально в сети не опубликован и о его содержании можно судить лишь косвенно, на основе публичных комментариев его инициаторов.

Поэтому имейте в виду: речь идет не об окончательном тексте законопроекта, а о том промежуточном варианте, что официально вынесен на общественное обсуждение.

Итак, разберем промежуточный вариант от 29 ноября и посмотрим, какие моменты в нем настораживают.

Определение семейно-бытового насилия — расплывчато, при желании им можно назвать что угодно.

Статья 2 законопроекта так определяет семейно-бытовое насилие.

«Семейно-бытовое насилие — умышленное деяние, причиняющее или содержащее угрозу причинения физического и (или) психического страдания и (или) имущественного вреда, не содержащее признаки административного правонарушения или уголовного преступления».

Под это определение подпадает любое действие любого члена семьи, которое причиняет другому члену семью психическое страдание (или, с точки зрения некого стороннего наблюдателя, может причинить). Теща отчитала зятя за то, что мало зарабатывает — причинила ему психическое страдание. Получается, что если зять заявит, тещу могут и выселить из квартиры. Впрочем, теща тоже может заявить на зятя, и тут уж станет совсем непонятно, кого выселять.

Далее, психическое страдание может быть обусловлено заболеванием, соматическим либо психическим. И не всегда такой больной официально, по суду, признан недееспособным. Кто и как будет выяснять истину, когда бабушка с глубокой дементностью обвинит внука в том, что он облучает ее смертельными марсианскими лучами? Ну ладно, услышав про марсианские лучи, могут хотя бы что-то заподозрить и предложить психиатрическое освидетельствование (которое, кстати, бабушка может и отказаться проходить, имеет право). А если бабушка заявит, что внук отбирает у нее пенсию? Звучит ведь уже реалистичнее, да? А как проверить? Слово бабушки против слова внука.

Кого считать жертвой семейного насилия, могут решать посторонние люди.

В той же статье 2 дается определение, кто относится к жертвам:

«…или в отношении которых есть основания полагать, что им вследствие семейно-бытового насилия могут быть причинены физические и (или) психические страдания и (или) имущественный вред»

То есть пострадавшие сами не заявляют, а у кого-то постороннего «есть основания полагать». Ситуация: в школе собирают деньги на экскурсионную поездку, родители не считают нужным отправить ребенка в эту поездку, они, может, на это время другое запланировали, или дорого им. Учительница сочла, что лишение экскурсии нанесло психический вред ее ученику и сигнализировала в органы. В семью пришла полиция, ребенка изъяли.

В статье 4 говорится о принципах оказания помощи. Предполагается добровольность со стороны жертв, но содержится существенная оговорка:

«3) добровольности получения помощи лицами, подвергшимися семейно-бытовому насилию, за исключением несовершеннолетних и недееспособных граждан;»

То есть сторонний человек может обвинить людей в насилии над детьми или недееспособными стариками. Обвинить людей не в уголовном преступлении — что делать нужно! —, а в этом туманном СБН. Так можно вломиться в любую семью. «Мне кажется, там совершается насилие над детьми». Доказывать ничего не придется, так как СБН не относится к уголовным или административным преступлениям, где факт преступления еще полагается доказать.

Вмешательство в жизнь семьи станет известным широкому кругу лиц, и в то же время могут быть наложены запреты на публичное обсуждение злоупотреблений.

В 4-й статье законопроекта говорится о конфиденциальности.

«8) соблюдения конфиденциальности».

Но о какой конфиденциальности можно говорить, если полиция уже приехала на вызов, вошла в квартиру? Как это может быть незамеченным соседями?

Конфиденциальность вроде бы обеспечивается и 27-й статьей:

«Конфиденциальность информации о лицах, подвергшихся семейно-бытовому насилию, и нарушителях. Распространение персональных данных, информации о физическом и психологическом состоянии лиц, подвергшихся семейно-бытовому насилию, а также нарушителей ограничено в соответствии с законодательством Российской Федерации

Но вся эта информация уже выходит за пределы семьи в момент, когда государство в лице своих представителей вмешивается в семейную ситуацию. Это видят соседи, это видят по детям их одноклассники и учителя, это, в конце концов, рассказывают всем своим знакомым и жертвы, и нарушители. Тут невозможно сохранить тайну. Однако эта же 27-я статья может быть использована для того, чтобы заткнуть рты СМИ и общественности, если начнется обсуждение злоупотреблений. Например, эту статью можно использовать для того, чтобы судебные заседания, выдающие судебные защитные предписания, сделать закрытыми от прессы.

Государственным органам (соцзащита, медицинские учреждения) вменяется в обязанность сообщать полиции о малейших подозрениях на семейно-бытовое насилие. То есть они будут сигнализировать не только в явных, несомненных случаях, но и во всех сомнительных, потому что иначе сами окажутся нарушителями закона.

Посмотрим статью 12, о полномочиях органов соцзащиты.

«7) информируют органы внутренних дел о фактах семейно-бытового насилия или об угрозе его совершения;»

То есть если в соцзащиту позвонит соседка Ивана Ивановича Иванова и скажет, будто слышала, как он угрожал оторвать голову своей жене Марии Петровне Ивановой, то соцзащита обязана сообщить об этом в полицию. А полиция, получив сигнал, обязана по нему отработать. Причем это не кража, которую раскрывать не хочется, поскольку явно «висяк», это вещь, которую можно отработать быстро и отчитаться бодро. Если выгодно — то отчитаться, что сигнал подтвержден, и выписать Ивану Ивановичу защитное предписание. Если уже план по этому направлению выполнен и возиться не хочется, то с Ивана Ивановича можно стрясти деньги за то, что ему не выпишут защитное предписание.

Статья 15 законопроекта утверждает:

«2. Медицинские организации извещают органы внутренних дел о фактах обращения лиц, в отношении которых есть основания полагать, что вред их здоровью причинен непосредственно семейно-бытовым насилием».

Если учесть определение СБН, данное в статье 2, то есть что это такое насилие, которое не является уголовным или административным преступлением, то что тут подразумевается под вредом здоровью? Не побои, не оставление без помощи в угрожающей жизни и здоровью ситуации. А что? И что это за основания? Как эти основания будут обосновываться? Кто и по каким критериям будет проверять эти написанные врачами «основания полагать»?

Заниматься «профилактикой семейно-бытового насилия» будут не только государственные органы, но и некоммерческие организации, и религиозные, и частники. Они получают огромную власть над семьями, но законопроект не предусматривает никакой их ответственности за предвзятость, злоупотребления и элементарную дурость.

Согласно пункту 1 статьи 16 законопроекта, НКО вправе:

«1) принимать участие в выявлении причин и условий совершения семейно-бытового насилия и их устранении;»

То есть НКО наделяются правом не только проводить с жертвами и нарушителями психологические беседы, но и выявлять факты СБН. А как выявлять? Опрашивать соседей? Приходить в школу и опрашивать детей? Приходить в поликлинику и опрашивать врачей, а не скрывают ли те от органов какие-то подозрительные симптомы своих пациентов? А потом, соответственно, НКО получает право сигнализировать в органы о выявленных фактах?

Вообще, что касается НКО, которые планируется привлекать к осуществлению закона о СБН — а где-нибудь прописано, какую ответственность несут сотрудники НКО за свои действия? Ответственность полицейского прописана в законе о полиции, ответственность врача — в нормативных актах, регулирующих медицинскую сферу. А кто будет отвечать за ошибку, халатность или злонамеренность сотрудника связанной с госорганами НКО?

Далее, НКО вправе:

«2) …содействовать примирению лиц, подвергшихся семейно-бытовому насилию, с нарушителем;»

А это значит, что в тех случаях, когда действительно дело зашло слишком далеко и надо разводиться, разменивать квартиру — эти сотрудники НКО будут пытаться искусственно склеить развалившуюся семью и тем самым доведут дело до настоящей большой уголовки. Не надо «содействовать примирению», не надо «содействовать разводу» — надо обрисовать обоим супругам риски. Далее, если одна из сторон решит разводиться, облегчить ей эту задачу, взяв на себя хождение по инстанциям и оплату юристов, если это потребуется при разделе имущества. Но сохранять ли семью или нет — решать только супругам, а не посторонним теткам.

Этот закон может спровоцировать межрелигиозные конфликты, поскольку среди организаций, получающих право проводить работу с нарушителями, значатся и религиозные.

Читаем статью 23:

«4. Организации специализированного социального обслуживания в субъектах Российской Федерации при предоставлении услуг по психологическому сопровождению нарушителей могут привлекать общественные объединения и некоммерческие организации, осуществляющие деятельность в сфере профилактики семейно-бытового насилия, благотворительные и религиозные организации, а также индивидуальных предпринимателей».

Это, переводя на русский язык, означает, что проводить «профилактику» с нарушителем будут не только сотрудники государственных структур, но и «частники», и религиозные организации, и люди из НКО. И вот что произойдет, если, например, нарушителя-атеиста заставят ходить на профилактические беседы с православным священником? Правильно, острая ненависть к Церкви. А если нарушителя мусульманина заставят ходить на беседы с психологом-атеистом? А если православного нарушителя заставят ходить на беседы с имамом? А такое вполне возможно в некоторых регионах например, в Татарстане, в Башкирии. То есть на выходе мы получим еще и межрелигиозную рознь. Нет уж, никакие религиозные организации ни в коем случае нельзя подпускать к государственному регулированию таких ситуаций. К священнику (имаму, ламе, гуру) — в частном порядке, если хотите. Но ни в коем случае не в качестве обязаловки.

Законопроект не предусматривает никакой презумпции невиновности и никакой ответственности за клевету. Вину нарушителей не предполагается доказывать в суде, ее должен незамедлительноустановить сотрудник полиции. Законопроект, по сути, вводит некую новую юриспруденцию, параллельную уголовному, гражданскому и административному праву.

Какие есть основания, чтобы механизм борьбы с семейным насилием закрутился в каждом конкретном случае? Например, статья 17, пункт 2:

«2) обращение граждан, которым стало известно о свершившемся факте семейно-бытового насилия, а также об угрозах его совершения в отношении лиц, находящихся в беспомощном или зависимом состоянии;»

А как и кем будет проверяться, что эти обращающиеся граждане не клевещут? Ведь поскольку под СБН понимается насилие, не оставляющее следов (потому что в таком случае это уже не СБН, а уголовка), то доказать факт СБН никак не возможно. Если соседка заявит, что слышала, как Иван Иванович кричал на Марью Петровну, то как проверить, что не врет? Разве только она на видеокамеру запишет сцену скандала.. Да и то — будет ли проверяться, что запись не смонтирована?

Вообще, это важный момент, про доказывание. Если в самом начале законопроекта утверждается, что понятие СБН выводится из сферы уголовного и административного права, если это отдельная, новая для юриспруденции сфера, то каковы должны быть методы доказательств в этой сфере? Действует ли в ней, например, презумпция невиновности (не действует, как видим, если внимательно прочитать законопроект).

И сюда же относится пункт 5 этой же 17-й статьи:

5) решение суда.

Я понимаю, как принимает решение суд, когда дело касается уголовного или административного правонарушения. Но если СБН выделено в отдельную сферу, если речь идет не об уголовном и не об административном преступлении, то на основании чего судья будет принимать решение?

А теперь переходим к центральному пункту всей этой темы: к 4-му пункту этой же 17-й статьи, регулирующей, на каких основаниях начинает действовать закон:

4) установление должностным лицом органа внутренних дел факта совершения семейно-бытового насилия или угрозы его совершения;

Вот это — самый главный момент. Всё в итоге упирается в конкретного сотрудника полиции, который должен явиться в данную квартиру и установить факт наличия или отсутствия СБН. А где прописано, каким образом он должен устанавливать такие факты? Тем более, факты, не подпадающие под действие статьей Уголовного и Административного кодексов. Психологическое насилие, например. Вот как лейтенант Павлов установит, является ли крики тещи «Ты моей Лидочке всю жизнь испортил!» психологическим насилием над зятем? На основании какой нормативной базы он будет такое устанавливать? Или на основании своего внутреннего убеждения? И сразу возникает циничный вопрос: почём у нас сегодня внутреннее убеждение?

Защитные предписания не особо помогут защитить жертву от насильника в случае реальной угрозы, зато нарушают базовые человеческие права тех, кого справедливо или несправедливо зачислили в нарушители.

Переходим к самой яркой теме — к защитным предписаниям. 24-я статья законопроекта вызывает вопросы:

«6. Неисполнение защитного предписания нарушителем влечет ответственность, установленную законодательством Российской Федерации».

А что это за ответственность? Какими именно правовыми документами она определяется? А эти документы теперь тоже должны корректироваться, чтобы охватывать ситуации, описанные в обсуждаемом законопроекте? По последним сведениям, это штрафы (1­–3 тысячи рублей или 15 суток за нарушение обычного предписания и 3–5 тысяч и/или 15 суток за нарушение судебного предписания).

Видимо, предполагается, что домашний тиран в большинстве случаев существо трусливое и бережливое, поэтому угроза небольшого штрафа или кратковременной отсидки способна удержать его от насилия. Но ведь это наивно! Такой тиран зачастую находится на грани психической патологии, не способен совладать со своими эмоциями, а уж выселение из дома гарантировано обеспечит ему эмоциональную бурю. Не получится ли так, что вмешательство государства, наоборот, спровоцирует кого-то на насилие?

«8. Вынесение, продление срока действия защитного предписания могут быть обжалованы нарушителем в вышестоящий орган».

В какой именно вышестоящий орган? И в течение какого срока? В предыдущей версии законопроекта (от 2016 года) говорилось о трех днях, здесь срок вообще не указан.

Кстати говоря, по букве закона, обжаловаться может только правомерность вынесения защитных предписаний, но не сам факт совершения семейно-бытового насилия. Человек не может добиваться признания себя невиновным, он может только просить не принимать по отношению к нему столь суровых мер.

Едем далее. Вот статья 25 законопроекта, описывающая, как надлежит выселять нарушителя из его жилища. Нарушитель, получив судебное защитное предписание, обязан:

«2) покинуть место совместного жительства или место совместного пребывания с лицами, подвергшимися семейно-бытовому насилию, на срок действия судебного защитного предписания при условии наличия у нарушителя
возможности проживать в ином жилом помещении, в том числе по договору найма (поднайма), договору найма специализированного жилого помещения либо на иных основаниях, предусмотренных законодательством Российской Федерации;»

Кто и каким образом определяет наличие такой возможности у нарушителя? То есть получается, что человека выставляют из его жилья на мороз, если чиновники считают, будто у него есть средства на съём жилья. А если они неправильно считают? Если снимать жилье ему реально не на что? Куда ему деваться? А если чиновники понимают, что это у него единственное жилье и деваться ему некуда, и оставляют его в одной квартире с жертвой, то насилие может пойти по новой, причем гораздо сильнее, поскольку нарушитель уже обозлен, доведен до истерики, плюс его неуравновешенность (уравновешенные люди либо вообще не распускают руки, либо прекращают это делать после первого же ЧП). Кто-то из авторов законопроекта вообще подумал о том, как все это давление отзовется на психике нарушителя? Или они верят, что беседами с психологом можно изменить его психическое состояние и склад личности?

* * *

СУХОЙ ОСТАТОК

Это абсолютно сырой законопроект, не учитывающий множество нюансов, допускающий самые произвольные толкования, обладающий огромным коррупционным потенциалом, производящий революцию в юриспруденции, представляющий угрозу для нормальных семей и мало чем помогающий реальным жертвам реального семейного насилия. И вот этим кто-то надеется помочь жертвам домашнего насилия?

Бесспорно, бороться с домашним насилием надо, в том числе и на государственном уровне. Но бороться на государственном уровне можно не только принятием новых законов, но и добиваясь, чтобы начали действовать старые. Сторонники законопроекта говорят, что существующих законов недостаточно и поэтому нужен новый. Но существующие законы бездействуют не столько потому, что плохи (хотя к ним есть справедливые претензии), сколько из-за безобразного правоприменения. Так почему в случае нового закона правоприменение будет лучше? Применять-то будут те же самые люди.

Вот именно в этом-то главная беда, именно правоприменение (равно как и судебную систему) надо лечить. Да, совершенствуя существующие законы, но лишь тогда, когда правоприменение, наконец, более или менее заработает, и, главное, осторожно, с учетом долгоиграющих последствий. А не вот так, орудуя ломом.