Как закрывали Киево-Печерскую Лавру

В дни, когда Церковь с молитвенной радостью отмечает 30-летие возрождения монашеской жизни в древнейшем монастыре Руси и возвращение Киево-Печерской Лавры Церкви, стоит также вспомнить и те события, при которых она была отнята и первый раз закрыта революционерами-большевиками. Ибо это не просто вопиющий пример крайнего безумия и осатанения, до которого могут дойти люди, забывшие Бога, но и классический образец технологии провокации из арсенала самых расхожих бесовских штампов. Вал подобных им мы наблюдаем и ныне там, где снова подняли головы обольстители и лжесловесники, которые с размахом насаждают своим обманутым приверженцам эквивалент веры, выдают искусно состряпанную подделку за истину. И "возлюбившие неправду" внимают их тирадам, о которых сказано: «слово их, как рак, будет распространяться» (2 Тим. 2:17).

Подлинную историю человечества не понять во всей полноте без духовного измерения. Ибо, прежде всего, это битва духовная. Все нестроения, войны, революции и, как следствие их, нападения на Церковь и ее верных, Господь попускал по делам рук человеческих. Реки крови, пролитые в последнем столетии, заставляют нас с неослабевающей бдительностью смотреть в день сегодняшний, поскольку многое из происходящего ныне выглядит ретроспективой недавно пережитых страшных гонений за веру. Это дежавю неудивительно. Ибо у нас все те же грехи и немощи, умножающиеся с усилением "всякого лукавства", несомого цунами технократической цивилизации, а у врага те же приемы искушения и нападения. Способы бесовских уловок и атак описаны святыми отцами еще в древних патериках и по сути своей не изменились. Усовершенствовались с развитием цифровых технологий только средства введения в заблуждение, ухищрения, с которым ложь выдают за правду.

Провокация - первейший из инструментов армии зверя, применяемых сегодня со все возрастающей дерзостью. Архитекторы управляемого хаоса разрабатывают самые безумные сценарии, в последствиях которых в итоге обвиняют тех, кто выбран целью клеветы и травли. И здесь чем наглее ложь и оглушительнее удар по умам обывателя, тем выше гонорары. Гитлер знал, о чем заявлял, когда сформулировал этот пропагандистский прием в своей программной книге "Моя борьба": "Чем чудовищнее ложь, тем скорей ей поверят. Рядовые люди скорее верят большой лжи, нежели маленькой. Это соответствует их примитивной душе". Приемом фюрера продолжают пользоваться сегодня не только нацисты в Украине, а манипуляторы массовым сознанием по всему миру.

О приведенных ниже фактах закрытия Лавры сейчас мало кто помнит и знает. Но Господь сохранил эти свидетельства для нашего вящего вразумления. Почерпнуты они из прессы того времени, из воспоминаний историка Надежды Васильевны Линки, сотрудницы Исторического музея АН УССР, которая в 1929-1937 гг. работала во Всеукраинском музейном городке, учрежденном на основе закрытой Киево-Печерской Лавры, и "принимала" монастырские ценности на баланс музея, а также из работ исследователя истории Киева, краеведа Михаила Кальницкого.

Почти сто лет назад советская власть, претендуя на тотальный контроль над душами граждан, начала жестоко преследовать киевское монашество. Однако не так-то просто было в златоглавом граде поднять руку на монастыри. Тем паче - закрыть Киево-Печерскую Лавру. И для достижения этой черной цели был разыгран страшный спектакль...

Летом 1929 года на Печерске в какой-то канаве обнаружили куски расчлененного тела женщины. Следствие объявило, что они принадлежат бесследно пропавшей 30-летней Прасковье Барышниковой. А вскоре был арестован предполагаемый убийца - бывший монах Киево-Печерской Лавры, архидиакон Евладий (Элладий) Чехун, служивший при митрополите. Выдвинутое против него обвинение напоминало плохой криминальный роман: дескать, Элладий, будучи духовным наставником Барышниковой, якобы соблазнил женщину и жил с нею. Потом, тяготясь этой связью, сговорился с другой своей сожительницей - монашкой Флоровской обители Любовью Воронковой. По утверждению следственных органов, архидиакон зарубил Прасковью топором у себя в келье, расчленил, часть выбросил, часть зарыл у себя в огороде (где их, дескать, обнаружили при обыске). А Воронкова будто бы замывала следы злодеяния. Чудовищная провокация в форме доведенного до пика абсурда имела целью очернить и дискредитировать монахов Лавры.

По городу ходила молва, что обвинение шито белыми нитками, что Барышникова жива-здорова и обретается в деревне, что человеческие останки взяты из анатомички, а обвиняемых заставили признаться в том, чего не было. Власти даже не трудились опровергать эти слухи - просто объявили их "контрреволюционными". Между тем в суд и в административные органы потоками шли тщательно организованные "письма трудящихся" с требованиями "немедленного закрытия всех церквей", "выселения обнаглевших черноризников из стен монастырей". Того же требовали на митингах рабочие всех предприятий города. На Успенском соборе Лавры вывесили лозунг: "Монахи - кровавые враги трудящихся!" Действие развивалось по топорному сценарию в прямом и переносном значении слова.

Показательный судебный процесс над "убийцами" проходил в помещении... цирка на нынешней улице Городецкого. Истинно говорят, если Бог хочет наказать, то отнимет прежде разум. Злодейский аттракцион, устроенный властями, стал цирком в самом отвратительном смысле, и его зачинщики сами себя обличили и выставили лжецами. Обвиняемые не отпирались. Но однажды, когда отец Элладий промедлил с ответом на какой-то вопрос, председатель бросил ему: "Молчите? Народа стесняетесь?" Отец Элладий глянул на ряды зрителей, прибывших на процесс по разнарядке союза безбожников, и тихо сказал: "Я народа не вижу".

Чехуна и Воронкову приговорили к десяти годам заключения в условиях строгого режима. Но окружной суд вынес и другой вердикт: "...Принимая во внимание, что монастыри вообще, а Лавра и Флоровский монастырь в частности, являются рассадниками антисоциальной морали и очагами разврата; что они, как это доказано документально, были и сейчас являют собой твердыни контрреволюционной пропаганды... что широкая масса восстает против вредной для пролетарского государства деятельности этих ячеек религии... поставить перед соответствующими органами советской власти вопрос о закрытии Лавры и Флоровского монастыря и выселении оттуда монахинь и монахов".

Когда дело было сделано, куда-то испарился весь "праведный гнев" режима против Чехуна и Воронковой. Уже в ноябре того же года пресса благодушно писала о том, что эти "звери в человеческом облике" под благотворным влиянием советской тюрьмы раскаялись и ведут себя как примерные заключенные. А тем временем власти, кипя показным негодованием, закрыли Лавру и Флоровский монастырь. Дутое дело использовали как повод для того, чтобы пустить каток сатанинской злобы дальше. Одна за другой упразднялись святые обители, не имевшие ни малейшего отношения ни к отцу Элладию, ни к матушке Любови. Прошло еще несколько лет, и старинные киевские храмы стали уничтожать, не считаясь ни с их исторической ценностью, ни с чувствами верующих.

Готовились к этому вероломству загодя, тщательно промывая умы трудящихся ядовитой пропагандой, вселяющей ненависть к истинной вере. Еще 8 марта 1922 года прекратилась деятельность Духовного Собора Лавры - высшего органа управления монастырем. Надежда Линка писала, что, по сути, этот день формально стал последним днем существования обители. Киевский губсобес "принял на себя" все движимое и недвижимое имущество Лавры. Монахам милостиво разрешили пожить некоторое время в корпусах у Дальних пещер "с правом столоваться в частном порядке", отобрав у них трапезную и другие строения, включая дом митрополита.

Весьма своеобразные жильцы инвалидного городка, расположившегося в Лавре, а также их частые гости - на территории святого места, напившись денатурата или какой-нибудь сивухи, кощунственно оскверняли святыню таким непотребным образом, подробности которого неприлично изложить на бумаге. Милиция не вмешивалась в оргии потерявших разум и человеческий облик бунтарей до тех пор, пока не доходило до поножовщины или иного насилия. Выселить "товарищей, получивших инвалидность на фронтах революции", было почти безнадежным делом.

Вся территория заповедника разделилась на три части: верхняя или центральная Лавра, Нижняя Лавра с пещерами и бывшая монастырская гостиница, где ночевали тысячи богомольцев. Монастырская гостиница со множеством отдельных комнат и квартир была густо заселена семьями рабочих и служащих соседних заводов и учреждений. Все это очень пестрое разнородное население музейного городка находилось в состоянии постоянной вражды, споров и раздоров из-за каждого метра жилплощади. Завхозы и коменданты заповедника, а также некоторые мимолетные директора брали взятки и спекулировали жилплощадью. Монастырские погреба были сданы в аренду Винтресту, служащие которого нередко снимали пробы со своего товара, охотно угощали соседей и продавали спиртные напитки. Господь попустил кощунникам, покусившимся на святое место, страшное помрачение: один из первых организаторов музея на территории Лавры Даниил Щербаковский в 1927 году покончил жизнь самоубийством, утопившись в Днепре.

"Монастырь ограбили, - вспоминала Н. В. Линка, - присвоив огромную серебряную Дарохранительницу (424 кг) в виде церкви, дар фабриканта Кузмичева, великолепные Евангелия в серебряных окладах, украшенные финифтью, кресты, чаши, дискосы - всю драгоценную утварь, дарованную Лавре многими поколениями верующих, ценнейшую библиотеку, собранную митрополитом Флавианом (15 тысяч томов) по истории Церкви. С великой святыни, знаменитой чудотворной иконы Успения Божией Матери варварски содрали золотую, усыпанную бриллиантами и другими драгоценностями ризу и продали за границу за... сто вагонов зерна.

Страшно и отвратительно было видеть кощунственное издевательство над святыней, которая так высоко возносилась в глазах верующих. На Горнем месте валялись грязные тряпки, обрывки парчи, женские чулки. Члены приемной комиссии были ошарашены и чувствовали себя неловко. Один отец Михаил - последний обновленческий игумен монастыря - ничуть не смущался и на восклицания комиссии пожимал плечами и повторял: "Все мы люди, все человеки". В пещерах отец Михаил совсем распоясался и громко харкал на свою печать перед тем, как ее притиснуть к сургучу. Оживленная мужская беседа возобновлялась и не раз прерывалась хохотом. Так последние часы великого древнего монастыря, - заключает свидетельница и участница событий, - были превращены в фарс".

Невозможно без боли и содрогания читать эти строки. Но забывать об этих измаранных страницах истории нельзя. Хроники более двух тысяч лет христианства показывают, что в переломные моменты жизни Церкви, когда по грехам народа попускались лютые вражьи нападения, Господь Своей десницей решительно отсеивал зерна от плевел, верных Ему от ряженых, лишь по виду представлявшихся православными. И всегда находились иуды, отступавшие от Христа в обмен на сохранение власти, положения, сытости и утверждения своей гордыни, выраженной в их погибельных прожектах в угоду духу времени. Как правило, отступники находили тьму оправданий своему предательству. Но в том и дело, что все словеса их были - тьма. В 1924 году лаврские церкви передали в пользование обновленческой общине, которую образовали лаврские архимандриты Филадельф (Пшеничников) и Михаил (Чалый) (упоминаемый Н.В. Линкой - ред.).

Юрист монастыря, профессор И.Н. Никодимов в своей книге "Воспоминание о Киево-Печерской Лавре (1918-1943)" писал: "Опорной фигурой советской власти в Лавре в борьбе против лаврского строя сказался благочинный о. Филадельф. Советская власть постаралась сделать все, чтобы представить монашествующую братию как оплот контрреволюции, мракобесия и консерватизма. При участии о. Филадельфа была создана и в Лавре «Живая церковь», которая служила развалу Православной Церкви. Врагам религии и Церкви ничего не оставалось, как лишь наблюдать эту борьбу, обессиливающую Церковь изнутри, и только по временам разжигать вражду с новой силой. Организация «Живой церкви» в Лавре была равносильна закрытию монастыря. За «Живой церковью» шло незначительное меньшинство, масса же верующих и духовенства оставались верными Православной Церкви. Лавра опустела, богослужения совершались лишь в Великой церкви и на Дальних Пещерах при пустующих храмах. Кроме архимандрита Филадельфа и его ближайшего друга игумена (впоследствии архимандрита) Михаила и нескольких монахов и послушников, я не помню других сторонников «Живой церкви».

Да и сам архимандрит Филадельф сильно раскаивался и страдал после своего вступления в ряды «Живой церкви» из-за своей измены и предательства. Вовлеченный в борьбу власти с Церковью своими страстями, он сам испугался результатов своего увлечения, которых он не желал, но было уже поздно, и он ничего не смог сделать, чтобы спасти Лавру. Он неоднократно просил меня зайти к нему. Когда же я исполнил его просьбу, он со слезами и горьким раскаянием рассказывал мне о своем переходе в «Живую церковь». Как умный человек и привязанный к монастырю, он тяжело переживал свое предательство... Я чувствовал, что о. Филадельф глубоко сознает тяжесть своей измены и страдает очень сильно, однако я не был в состоянии чем-либо ему помочь. Вскоре о. Филадельф скончался. Его смерть была бесконечно тяжелой, одинокой. С ним умерла и «Живая церковь» в Лавре, просуществовав всего лишь несколько недель под управлением архимандрита Михаила".

Проект властей с "обновленческой церковью" и последующее злодейство, устроенное под куполом цирка, в динамике показывают настоящую духовную принадлежность тех, кто ломится в церковную ограду со своим "уставом". Господь обличил черноту отступников видимым образом, о чем свидетельствует следующий эпизод.

Несколько лет назад во время реставрации Крестовоздвиженского храма Лавры братия обнаружили захороненные возле солеи останки негодного вида, вызвавшие недоумение. Присутствовавший при этом иеромонах Зинон рассказал: "Когда мы его нашли, череп был черный и страшный, а от костей почти ничего не осталось. При нем лежала монета 1924 года, из чего стало понятно, что он был погребен в этом году. Так обычно делается издавна: чтоб знать какого года событие, кладут монету с датой. А в 1924 году территорию Лавры захватили обновленцы, один из которых, видимо и был похоронен в храме. На нем имелась архимандричья мантия, скрижали, и положен он был прямо возле солеи между митрополитами. Но мощи митрополитов Господь отметил благодатью, они выглядели как угодники Божии. А этот - черный как сажа". О таких Дух Святый прорек: "конец их будет по делом их" (2 Кор. 11:15) и "погибе память его с шумом" (Пс. 9:7).

Сегодня в столице Крещения Руси, на фоне римейка в духе 20-ых годов прошлого века о вторжении нечистых в Дом Божий, плевелы снова выявляют себя видимым образом. Среди числящих себя православными (в том числе и в священном сане) уже активизировались последователи "черного черепа". Их привлекают для озвучивания псевдоисторических аргументов, используют этих говорунов так же цинично, как и сто лет назад предыдущие "товарищи маузеры". Обуявшая гордыня не дает увидеть таковым ни погибельной трясины, в которую их засосало, ни страшного вреда, причиняемого ими Церкви Христовой, ни того, какими глазами видят их верующие. Породу иудушек история ничему не учит. Но пусть поведанное о недавнем прошлом научит нас не уклоняться ни на йоту от истинной веры и дорожить своими святынями как драгоценными духовными сокровищами, которые Господь хранит не по нашим заслугам, а по милости Своей.