Спасов Скит: от любви до ненависти – три десятилетия

Крушение императорского поезда недалеко от станции Борки Харьковской губернии в 1888-м году было резонансным, окутанным неким мистическим ореолом событием. Оно заставило пересмотреть имперский закон о престолонаследии, закрепило у членов Императорской фамилии мысль о промыслительном значении числа 17 и всколыхнуло невиданного размаха волну народной любви к Императору, которая через три десятка лет была вытеснена ненавистью и агрессией. Феномен такого резкого перепада человеческих настроений до сих пор остается непостижимым.

Спасов скит

Осенью 1888 года Императорская фамилия много путешествовала. Сначала Государь Александр III с супругой и сыновьями посетили Новороссию. Там проходили большие маневры стотысячной армии, состоящей из войск Харьковского и Одесского военных округов. Стояла жаркая погода, и пыль на дорогах и площадях поднималась клубами. Но, несмотря на это, войска довольно молодецки представлялись своему Государю. После маневров Императорская фамилия провела несколько дней близ Варшавы, в Спале, где Государь охотился в местных дремучих лесах^[1].

Затем было путешествие на Кавказ, где давно ожидали царственных гостей. Разноплеменное население этой роскошной окраины Русского царства многотысячными толпами спешило навстречу своему монарху, стараясь порадовать его пышными торжествами. Там Императорская чета со старшими детьми провели около месяца, после чего на пароходе Добровольного флота «Москва» отплыли к Севастопольской бухте. К тому времени в Севастополь из южного берега Крыма приехали и младшие дети Государя – Великий князь Михаил и Великие княжны Ксения и Ольга. Таким образом, собралась вся Августейшая Семья.

16 октября в 4 часа дня изукрашенный цветами императорский поезд, при напутственных кликах многочисленной толпы, двинулся вперед, направляясь через Харьков, Орел и Витебск в зимнюю Царскую резиденцию – Гатчино. Прибытие поезда было назначено на 19 октября.

Локомотив царского поезда

17 октября, около трех часов пополудни, планировалась остановка в Харькове. «С полудня вокзал стал наполняться народом, – вспоминал профессор медицины Харьковского Императорского университета Вильгельм Грубе, – а в час дня пронеслась   потрясающая весть о крушении императорского поезда… Грустно склонили мы головы под этим нежданным ударом судьбы, с беспокойством и тревогой ожидая дальнейших известий»^[2].

Стены вагона сплюснулись, пол провалился, все оказались на насыпи, придавленные крышей

Между станциями Тарановка и Борки, не доезжая 48 верст до Харькова, поезд, ехавший со скоростью 64 верст в час, сошел с рельсов. Крушение было полным: разогнанные задние вагоны со страшной силой налетели на передние. Императорская семья с ближайшей свитой в это время оканчивали завтрак. Сильный толчок сбросил их с мест. Затем последовали второй и третий удары. Стены вагона сплюснулись, пол провалился, и все, кто находился в вагоне-столовой, оказались на насыпи, придавленные опустившейся крышей. Великий князь Георгий Александрович ударной волной был вынесен в сторону, князь Оболенский, сидевший с ним рядом на трапезе, был сброшен внутрь. На другом конце вагона убит наповал один из служителей и тяжело ранен другой. Государь же, Императрица и Цесаревич остались невредимыми, и, несмотря на то, что весь вагон был полностью искорежен, икона Спаса Нерукотворного осталась абсолютно неповрежденной. Перед ней продолжала гореть зажженная во время завтрака лампада. Это было воспринято как знак особого Божьего Промысла над Императорской фамилией. Впоследствии, по приказу Императрицы, для всех, кто пережил это ужасное крушение, были изготовлены золотые овальные медальоны с изображением чудотворной иконы и вензелями Их Императорских Величеств с обратной стороны.

Катастрофа в Борках (фото Алексея Иваницкого)

Прежде прибытия специальной помощи спасением пострадавших занимались Государь с Императрицей самолично. Шел проливной дождь, и грязь была непролазная. Все смешалось: люди, инструменты, куски дерева, рельсы, багаж, тела убитых. Первым делом надо было освободить раненых из-под обломков. Император руководил спасательными работами. Несмотря на боль в ноге, он раз двадцать спускался и поднимался по крутому железнодорожному откосу, отдавая распоряжения. Мария Федоровна взяла на себя роль сестры милосердия и, разрывая простыни, перебинтовывала раны. Наследник-Цесаревич и Великий князь Георгий Александрович переносили пострадавших, доставляли воду и лекарства. Всего оказалось 21 убитых и 37 раненых.

Часа через два после катастрофы для оказания квалифицированной медицинской помощи на место происшествия начали прибывать харьковские врачи. Практически все пострадавшие были размещены для лечения в университетских клиниках. Об этом подробно повествует изданная позже брошюра заведующего кафедрой оперативной хирургии Харьковского Императорского университета, профессора Грубе. Его сослуживцем по кафедре был губернский врачебный инспектор Севастьянович.

Личность действительного статского советника Михаила Михайловича Стефановича-Севастьяновича и его участие в этом событии интересны тем, что этот 50-летний чиновник имел двух дочерей. Старшая, Глафира, впоследствии выйдет замуж за дворянина Бориса Максимовича и станет матерью великого святого – святителя Иоанна Шанхайского. А в 1888-м она была еще 11-летней девочкой и, думается, с интересом впитывала рассказываемые отцом подробности этого ужасного события.

Масштабы той катастрофы можно увидеть благодаря черно-белым снимкам тогдашних харьковских фотохудожников – Алексея Иваницкого и Альфреда Федецкого. Оба были молодыми (чуть более 30 лет), но достаточно амбициозными мастерами своего дела. Они даже жили в то время на одной улице – Екатеринославской (ныне – Полтавский шлях). Иваницкий был выходцем из обедневшей дворянской семьи и к тому времени, помимо собственного дела, работал фотокорреспондентом газеты «Южный Край». Это, видимо, и помогло ему сориентироваться в ситуации быстрее своего коллеги по цеху – 11 из 16 фотографий в изданном позже официальном фотоальбоме принадлежат Иваницкому. Федецкий же переехал в Харьков из Киева, где среди его клиентов были представители знати, включая саму Великую княгиню Александру Петровну. Кстати именно Альфреду Федецкому приписывают первый в Российской Империи кинематографический опыт. 30 сентября 1896 года он снял полутораминутный сюжет крестного хода с местночтимой иконой Божией Матери «Озерянская» и через два месяца после этого устроил публичный кинопоказ, вызвавший восторженные отзывы в прессе. За цикл снимков катастрофы в Борках оба фотографа были высочайше облагодетельствованы и получили не только ценные памятные знаки в виде перстней с бриллиантами, но и возможность сотрудничать с Императорским домом. Фото катастрофы успешно продавались по 3 рубля за штуку, альбомы ‒ от 10 до 30 рублей. Оба фотографа впоследствии имели право снимать членов Императорской фамилии во время их визитов в Спасов скит.

Они не захотели уезжать, не проведав своих подопечных в больницах

Когда основные работы на месте происшествия были завершены, для Императорской фамилии был приготовлен поезд и составлен маршрут до Петербурга. Однако они не захотели уезжать, не проведав своих подопечных в больницах.

Весть о приезде Государя всколыхнула жителей Харькова, и они густою толпой устремились навстречу своему монарху. Его приезд был достаточно спонтанным, и экипаж около вокзала не приготовили. Хотели было подать какую-то карету, однако Император не пожелал ехать в закрытом экипаже. Один из извозчиков, Василий Яковлев, быстро сориентировавшись в ситуации, подкатил свою коляску. В нее-то и сели Государь с супругой. Но пробираться сквозь народную толпу оказалось не так-то просто. Люди обступали Царскую чету тесной стеной, время от времени поднимая на руки. В коридорах университетских клиник студенты и врачи встречали высочайших посетителей громогласными криками «Ура!». Царственные супруги лично подошли к каждому из потерпевших и особенно долго стояли у кровати опасно раненого Федорова, как будто прощаясь с ним навсегда.

Когда Августейшая чета вернулась на вокзал, Василий Яковлев, спрыгнув с козел, подбежал к Императрице и попросил «дать поцеловать ручку на вечное воспоминание и счастье его и его детей». Просьба была исполнена, и к извозчику подошли, чтобы уплатить за работу. «Что вы, – воскликнул он, ‒ за Царя-то и Царицу? Да разве за такую радость деньги берут? Да мне Бог тогда не даст счастья!» При отъезде из Харькова Государь, тронутый восторженным приемом, произнес: «Я никогда не забуду этого приема. Благодарю, благодарю!» Впоследствии он будет щедрым благотворителем клиник Харьковского университета.

Народное почитание чудесного спасения Императорской фамилии не угасало. Люди стекались на место крушения для вознесения благодарственных молитв, и настоятель Харьковской Святогорской пустыни архимандрит Герман предложил правящему архиерею ‒ преосвященному Амвросию ‒ соорудить на этом месте монашеский скит^[3].

20 августа 1889 года (менее чем через год после катастрофы) был освящен первый деревянный скитский храм. В харьковском издании «Южный край» сообщалось, что к этому событию была специально обустроена новая железнодорожная платформа «Спасовка». На освящение стали стекаться громадные толпы народа. Многие приходили пешком верст за 15 и более. Среди посетителей был отмечен и врачебный инспектор Севастьянович^[4]. Впоследствии за этой территорией закрепилось название «Святогорский Спасов Скит».

Посещение Спасова Скита Императорской Семьей (фото Алексея Иваницкого)

Помимо деревянных монастырских строений, было решено соорудить величественный храм Христа Спасителя, закладка которого состоялась 21 мая 1891 года в присутствии самой Императрицы, и уже через три года был совершен чин его освящения. В официальной брошюре особо подчеркивалось, что «сооружены храм и часовня на частные пожертвования, которые достигли ко времени освящения храма 340 тысяч рублей. Из них 90000 рублей пожертвованы Харьковскими Городской Думою и Губернским Земством, а вся остальная сумма собрана из мелких приношений…»^[5]. Члены Императорской фамилии ежегодно посещали это место, проезжая поездом в Крымском направлении.

Храм Христа Спасителя. Фото Иваницкого

В первые годы своего существования Спасов Скит содержался исключительно на средства Святогорской пустыни, однако впоследствии, благодаря поддержке Императора Александра ІІІ, он обзавелся своим хозяйством. Указом Государя и решением Святейшего Правительственного Синода 12 апреля 1906 года приписной к Свято-Успенской пустыни Спасов Скит был преобразован в общежительный монастырь того же наименования. Настоятелем был назначен иеромонах Родион^[6].

Народная молва окрестила это место «вторым Дивеево»

Благодаря величественному архитектурному ансамблю и самой истории, которая легла в основу строительства, обитель привлекала к себе огромное количество паломников. Народная молва окрестила это место «вторым Дивеево». До революционных событий 1917 года обитель просуществовала без малого 30 лет.

Весть о Петербургском большевистском перевороте харьковчане узнали не сразу, поскольку в это время бастовали местные типографии. Первый номер Харьковского издания «Южный край» вышел только 3 (16) ноября, где в хронологическом порядке было описано, как город реагировал на захват власти большевиками:

«27 октября. Объявляется гражданам г. Харькова и Харьковской губернии, что военная и гражданская власть в Харьковской губернии и гор. Харькове, по постановлению объединенных революционных организаций, состоявшемуся 26 октября сего года, перешла к Военно-революционному комитету…».

«30 и 31 октября по городу разъезжали автомобили с вооруженными людьми. В Харьков стали прибывать из Петрограда харьковские общественные деятели, которые подтверждают ужасы гражданской войны, как в Петрограде, так и в Москве…».

В декабре 1917 года все ключевые точки в городе захватывают большевики и левые эсеры. Формируется Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов во главе с «легендарным» Артемом. Украина и Донецкий бассейн были крайне важны для большевистской власти. Для сохранения этих регионов в составе России в Харьков прибывает приверженец силовых методов В. Антонов-Овсеенко. В Харькове проходят повальные обыски, грабежи и реквизиции.

Во время главных церковных праздников красноармейцы были вызывающе агрессивны: «Все святки красногвардейцы игрались, – сообщается в газете ‟Нова громада” за 28 декабря. – По всему городу, а особенно на окраинах, было слышно выстрелы. Возле Николаевской больницы стреляли день и ночь без надлежащих причин. Иногда стреляли в галок на заборе. Население на окраинах настолько запугано, что после 9 часов никто даже не выходит на улицу».

23 января 1918 года был официально опубликован большевистский декрет «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви», предполагающий также конфискацию храмов и всего церковного имущества. Это спровоцировало первую волну репрессий против верующих. 15 февраля православные жители Харькова вышли на крестный ход, выражая таким образом протест против антицерковных действий властей. Большевики этот крестный ход расстреляли.

Очередная смена власти в городе произошла в связи с гетманским переворотом в Киеве 29 апреля. В Харькове об этом узнали, как всегда, с опозданием – 1 мая. Промонархические круги в Украине восприняли это событие как некую возможность обустройства прежнего правопорядка. Митрополит Антоний (Храповицкий) приветствовал избрание Скоропадского и распорядился поминать в Церкви на богослужениях «Богохранимую державу нашу Украинскую и благоверного гетмана ее Павла»^[8]. До следующего прихода большевиков восстановилось относительное спокойствие.

Однако на остальной территории бывшей Империи большевистская власть продолжала действовать, используя жестокие насильственные меры. В середине июля Харьков стал наполняться слухами об убийстве Царской Семьи. Сведения были противоречивыми: 23 июля появилось первая официальная публикация об этом в газете «Возрождение», где говорилось, что Николай ІІ был расстрелян на глазах у супруги и детей. 28 июля по убиенному Царю в городском соборе была назначена поминальная литургия.

В этот год внук бывшего губернского врачебного инспектора Севастьяновича, Михаил Максимович (будущий святитель Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский), окончил Харьковский Императорский университет и поступил на работу в Окружной суд правительства гетмана Павла Скоропадского. Потомственный дворянин и убежденный монархист, Михаил, конечно же, присутствует на поминовении своего монарха. Позже, в эмиграции, он напишет в своих воспоминаниях: «В начале литургии в собор вошел, окруженный офицерами в форме и орденах, генерал Келлер, бывший командир Кавалерийского корпуса. Около года он не выходил из своих комнат, прибыв с фронта после отречения, чтобы не снять с себя погон и не появляться без формы Императорской Армии. В течение литургии народ все прибывал и переполнил храм… К концу литургии народу было столько, что панихиду в церкви нельзя было служить. Решили служить ее на площади перед собором... На площади между собором и присутственными местами было устроено возвышение, на которое взошло духовенство. Народ заполнил всю площадь. В стороне от него, в конце площади, стояла группа немецких офицеров, т. к. Харьков в то время был оккупирован, как и вся Украина, германскими войсками»^[9].

Город в то время был наполнен беженцами из Советской России, которые, несмотря на холерную эпидемию, железнодорожную забастовку, волнения в уездах и всеобщую дороговизну, ощутили здесь вкус сравнительно спокойной жизни. Известие же о расстреле Императора было поистине шокирующим. В газете «Возрождение» отмечалось, что «молившиеся долго не расходились, обсуждая на площади перед собором то, что произошло с Россией после низвержения монарха. Не слышно было никаких надежд на будущее, никакой веры в возможность какой бы то ни было спасительной для нашей погибшей Родины деятельности… И от унылой пестроты всего сказанного в этот печальный день теми, кто когда-то наивно радовался весне и революции на той же самой площади, осталось одно впечатление, одна мысль: гибель монархии – гибель России. Всем было ясно, что панихида по Императоре – это панихида и по Родине».

Насельники скита

В конце декабря 1918 года в Харьков снова вернулись красные, и, по оценкам деникинских расследований, в это время здесь царил такой террор, что многие сходили с ума от всех переживаемых кошмаров. В документах описаны действительно страшные зверства, такие как закапывание людей живьем в могилы, разрубание жертв шашками, сдирание кожи с конечностей в виде «перчаток» и «чулок» (особенно это практиковалось на женщинах дворянского происхождения)^[10]. Также указывается здание по улице Чайковской № 16, в котором действовал концентрационный лагерь «для буржуев и контрреволюционеров». Момент изъятия изуродованных тел белогвардейцы засняли на кинокамеру. Кадры этой хроники использованы в фильме С. Говорухина «Россия, которую мы потеряли».

Страшная участь постигла и насельников Спасова Скита

Страшная участь постигла и насельников Спасова Скита. Свидетельства жуткой расправы сохранены в «Деле о злодеяниях большевиков, совершенных в монастыре ‟Спасов скит” и храме Христа Спасителя близ того же монастыря, Соколовской волости, Змиевскаго уезда Харьковской губернии»: «27 декабря 1918 года в монастырь ‟Спасов скит” явился матрос Дыбенко с отрядом красноармейцев и на следующий день арестовал архимандрита этого монастыря о. Родиона, послушника Сидорина и живших в монастыре беженцев… В ночь на 29 декабря 1918 года архимандрит Родион, послушник Сидорин, живший близ монастыря, харьковский купец Ищенко, крестьянин-лесопромышленник Еремин и еще несколько неизвестных лиц были выведены красноармейцами в поле за ограду монастыря и там убиты. С остальными монахами красноармейцы обращались крайне грубо и даже отказывались дать какие-либо разъяснения о судьбе архимандрита… Трупы всех убитых оставались непогребенными в течение нескольких дней, вплоть до ухода отряда Дыбенко; только после его ухода большевистский волостной Исполком, в ведение которого был передан монастырь, дозволил монахам похоронить казненных, но не на кладбище, а в огороде за конюшней и без соблюдения христианских обрядов»^[11].

Титульный лист Дела о злодеяниях большевиков (предоставлено заведующим музеем и архивом Святогорской Лавры, архим. Лазарем (Терещенко))

На 19 листах материалов дела фамилия матроса Дыбенко, как главного фигуранта этого события, упоминается достаточно часто, однако ни на одной странице не приведено его имени. Известно, что в тот период на Украине действовали два брата-революционера с этой фамилией – Федор и Павел. Последний, судя по биографическим данным, наиболее вероятный участник данного злодеяния, поскольку именно в это время орудовал на территории Харьковской губернии.

В декабре 1918 года Павла Дыбенко (отличившегося и в февральском мятеже 1917-го года, и в Октябрьской революции) большевистская власть направила на Украину для создания своей диктатуры на этой территории. Дыбенко становится здесь жестоким борцом с «крамолой, инакомыслием, проводником ‟красного террора”»^[12]. Несмотря на то, что в 1938-м году он был расстрелян своими же соратниками, героический ореол вокруг этого имени советская власть продолжала сохранять, публикуя его многочисленные воспоминания о революционных событиях. Именем Дыбенко были названы улицы Харькова и Москвы.

Прошение насельников скита

Памятную стелу ежегодно восстанавливают от повреждений

В материалах дела указано также, что «пострадал от большевиков и находящийся около Спасова скита Храм Христа Спасителя. В этом храме большевики отряда Дыбенко похитили антиминс и напрестольный крест, сдвинули с места и опрокинули престол, взяли напрестольные платки и 3 катапетасмы, из которых одну разорвали на куски. В средней части церкви после их ухода были найдены человеческие испражнения. По храму они ходили в шапках и курили. ‟Кожу Спасителя”, помещавшуюся в коридоре у входной двери храма, порубили шашками. Свечная касса была ими взломана, и оттуда похищены деньги и свечи»^[13].   

В деле приведены показания 11 очевидцев этого злодеяния и описаны жуткие   подробности убийства настоятеля: «иеромонах Ириней, 48 лет, живу в Спасовом монастыре. 29 декабря один красноармеец, подойдя ко мне, стал со мной говорить и при этом рассказал, как он лично убивал ночью о. архимандрита, выразив при этом удивление, что последний оказался таким стойким, мужественным и крепким человеком. Со слов палача я узнал тогда, что когда несколько человек красноармейцев вывели о. архимандрита в поле, палач прежде всего оскальпировал его и, сорвав с головы кожу с волосами, бросил ее в сторону. Настоятель упал на землю и закричал: ‟О, Боже мой”, а затем поднялся и пробежал немного. Тогда палач снова подошел к нему и крестообразно порезал ему на груди и спине кожу и отогнул концы кожи вверх к голове. Настоятель снова упал с криком: ‟О, Боже, что вы делаете, скорее кончайте!” Тогда палач нагнул настоятелю голову и стал ее рубить шашкой, пока тот не скончался. О. настоятель страдал ногами и плохо ходил, так что я был очень удивлен, услышав, что о. настоятель, поднявшись с земли, побежал от палача»^[14].

Карательные меры предпринимались красноармейцами в особо чтимые Церковью дни

Примечательно, что показательные карательные меры предпринимались красноармейцами в особо чтимые Церковью дни. Так, указанная в документе дата 29 декабря (даты приведены по старому стилю) выпадает на Рождественские Святки (день памяти убитых Иродом в Вифлееме младенцев).

«Николай Федорович Юдин, 50 лет, православный, мещанин, живу в г. Харькове на П. Панасовской ул., с.д. № 12. Сегодня среди вынутых из общей могилы в Спасовом ските трупов в одном из них я опознал своего родного брата, мещанина, старшего фейерверкера крепостной артиллерии Михаила Федоровича Юдина... Когда прибыл сюда отряд Дыбенко, то, по словам некоторых лиц, живших при монастыре, какая-то учительница указала отряду ‟буржуев”, живущих в монастыре и около него, и в том числе моего брата. Брата арестовали числа 27 декабря и затем зарубили. У брата в Харькове был свой домик, который он в 1917 году продал. За что был убит мой брат, не знаю. Женщина, указавшая моего брата большевикам, узнав, что его и других зарубили, сошла с ума и ныне находится в Харьковской губернской земской психиатрической лечебнице»^[15].

Памятная стела

В декабре 1919 года в Харькове в третий раз и уже окончательно была установлена советская власть. Храмы и монастыри теперь уже подлежали тотальному уничтожению. Приверженцы царского режима, в числе которых была и семья Максимовичей, спешно покинули оккупированные красными войсками территории. Вслед за Деникинской армией они перебрались в Крым, а затем навсегда оставили пределы бывшей Российской Империи. Документов и свидетельств о состоянии Спасова Скита в этот период пока не найдено.

Храм Христа Спасителя был взорван во время Великой Отечественной войны. Сегодня невозможно даже найти его фундамент. Часовню, из-за критической близости к железнодорожным путям, уничтожать побоялись. Она в полуразрушенном состоянии простояла вплоть до 2000-х годов и была восстановлена усилиями тогдашнего руководства Южной железной дороги. Былое величие этой местности утрачено, и паломников сюда приезжает не так уж много. Но каждый, кто здесь побывал, ощущает невыразимую притягательность этой территории.

Часовня, построенная на месте падения Императорского вагона-столовой. Современный вид