Молитва командира

– Январь 1995 года, шёл первый штурм Грозного… На брюхе, как учили в военной школе, мы подползли к гаражам и залегли между двумя из них. Нам повезло – рядом стояли скамейки. Мы с командиром взвода под одну скамейку, на которую падала тень от крыши гаража, и заползли. Бойцов тоже укрыли в полностью затемненном месте. Плюсом было то, мы были в КЗСах (костюм защитный сетчатый – Ред.), а они свет вообще не отражают.

Перед нами – дом из трёх подъездов. По бокам подъезды четырехэтажные, а средний – пятиэтажный и еще с надстройкой сверху. На самом верху – слуховое чердачное окно, где и сидел снайпер. Оттуда он контролировал весь квартал.

Мы с командиром еще раз определились по подъездам: кто куда идет. Изначально я должен был идти в центральный подъезд. Но он в последний момент мне говорит: «Первым пойдешь ты. Ты молодой, зеленый. А я тебя прикрою». Я: «Командир, как скажешь – так и будет».

Как только всё окончательно решили, я своих бойцов подтянул к себе, а он вернулся за здание гаража. Почти сразу по радиостанции я услышал: «Салют, залп!». Это командир передал в эфир команду на штурм. Тут же я со своей группой рванул вперед, и мы пулей залетели в левый подъезд. До него было всего метров пятнадцать-двадцать. Командир должен был идти следом в средний подъезд. И у нас была такая договоренность: через два часа, что бы ни случилось, мы начинаем двигаться навстречу друг другу. То есть либо мы прорываемся в средний подъезд, либо они – в наш, левый.

Дом оказался, как сегодня говорят, элитным. Высокие потолки, на полу – дубовый паркет. В некоторых квартирах паркет был вообще с инкрустированными гербами на полу. Мы даже в музеях такого не видели. Похоже, жили в доме какие-то партийные шишки. Он не был сильно разрушен, даже не все стекла были выбиты. Его особо не обстреливали, потому и из него в нас почти не стреляли.

Как потом выяснилось, в нём в основном находились люди, которые проходили обучение снайперскому делу. Мало того, что в каждом подъезде этого дома были два выхода. Рядом с домом как раз между гаражами стояла будочка, похожая на туалет. А на самом деле это был выход из подземного хода. Определили это мы позже, когда из этой будочки на наших глазах афганские моджахеды полезли...

Это же был центр города, где подвалы домов представляли собой бомбоубежища. Ведь в советское время строилось всё как положено: с дверями металлическими, с корабельными запорами на них. Подвалы эти были соединены разветвлённой системой подземных ходов. Поэтому и стоял этот дом такой тихонький, спокойный, ухоженный.

Тактика штурма у меня была отработана заранее, бойцы проинструктированы. Мы сразу пулей, что было сил, по лестнице ринулись на самый верх. Ведь в скоротечном бою самое главное – внезапность и скорость. Мы влетели на площадку четвертого этажа – ни одного выстрела еще не было не только у нас, но даже во всем квартале.

Мы – на площадке четвертого этажа, на каждом этаже по три квартиры. Бойцы были заранее распределены по парам – по одной на каждую квартиру. Мы начинаем втихую квартиры проверять, стараясь произвести как можно меньше шума. На четвертом этаже нам повезло, квартиры оказались пустые.

Одна из сложностей боя в городе, тем более имея на вооружении оружие калибра 5.45, состоит в том, что ты сам себя можешь рикошетом положить. Другая состоит в том, что мы не такие мамонты, чтобы на себе нести нескончаемое количество боеприпасов. Поэтому у каждого было максимум четыре гранаты.

В такой ситуации обостряются чувства все. Проявляется какая-то особая интуиция. Я, например, когда открывал дверь, то чувствовал, есть кто-то внутри или нет. Я не знаю, как это можно объяснить.

Четвертый этаж свободен. Но лестничной площадке – лестница вверх и люк на чердак! Оставляю двоих, чтобы они эту лестницу держали. А мы пошли зачищать нижние этажи.

На третьем этаже две квартиры – пустые, в одной были боевики. Двойка остается работать в этой квартире, мы спускаемся на второй этаж. (На третьем парни быстро всех положили. Во-первых, мы взяли их сонными. И еще нам показалось, что они были под кайфом – то ли обкуренные, то ли обколотые. Задача состояла в том, чтобы как можно быстрее прочесать весь подъезд и сделать так, чтобы в нем никого из боевиков в живых не осталось. А чем больше времени мы даем им на раскачку, тем нам хуже.)

И тут уже завязался бой! Огонь, стрельба, крики...

Вошли на второй этаж. И тут уже завязался бой! Бросаем гранату, ее отфутболивают обратно! Огонь, стрельба, крики... Но внезапность и скорость сделали свое дело, «духи» очухаться не успели. Минут через пятнадцать-двадцать мы контролировали уже весь подъезд. Осмотрелись – все живы и относительно целы...

Одного бойца оставляю на первом этаже контролировать выходы из подъезда. Подъезд ведь проходной: выходит и во двор, откуда мы влетели, и на широкий проспект. Сами мы еще раз проверили квартиры. Но никого, кто мог бы быть для нас опасен, в подъезде уже не осталось.

А вокруг дома уже вовсю бой идет, стреляет, гремит... Думаю: «Ну, нормально все». Я был абсолютно уверен, что командир в центральный подъезд прошел. Это был специалист высочайшего класса, разведчик еще с афганским огромным опытом. Смотрю на часы: время до условленного часа, когда мы должны идти навстречу командиру, есть, мы вполне укладываемся. Выставили охранение и решили поподробней осмотреть подъезд.

Мои бойцы в одной квартире нашли коньяк, икорочку... Причем икорочка была и красная, и черная. Мой сержант говорит: «Командир, мы сейчас полянку накроем». Я: «Толя, второй завтрак никто не отменял». Достали банки, открыли штык-ножами. И только я штыком зацепил икру, как в комнату прилетает граната! Все врассыпную... Начался обстрел.

Оказалось, что стреляли по нам с угла противоположного дома. То ли боевики нас сами заметили, то ли им с чердака передали. Короче, икру доесть так и не удалось.

Тут по нам из пулемета начали стрелять еще и с противоположной стороны, с проспекта. Я – бойцам: «Уходим в дальние комнаты!» Забегаем в комнату на третьем этаже, она вроде в удалении. Но в этой комнате стоял газовый баллон с пропаном. Прилетает то ли граната, то ли пуля... Свечение яркое, баллон взрывается и начинает по комнате летать...

А тут еще с чердака нас начинают сверху, через люк, атаковать. Ясно, что задерживаться тут не резон. В квартирах мы нашли очень много книг Дудаева «Путь к свободе» с фотографией его в генеральском мундире. Я еще для смеху сказал: «Бойцы, книжки соберите, я их домой увезу». Но тут они нам очень даже пригодились. Мы книги сложили в кучу на площадке четвертого этажа и подожгли. Стены горели очень хорошо: сами они сделаны из досок, а сверху – штукатурка. Огонь быстро стал подниматься вверх, чердак загорелся. Дым наверх пошел удушливый. Боевики оттуда быстренько свалили.

Время прорываться к командиру. Но стены между подъездами – каменные. У нас с собой был один гранатомет «муха». Выстрелили из него в стену – никакого видимого результата. Говорю: «Ищем лом, будем долбить дыру». Начали колотить... Слышу – в ответ стуки пошли. Кто стучит, чего стучит?.. Но чувствую, что явно не наши. Хотя, по идее, у нас радиомолчание должно было быть, по радио вызываю командира – он не отвечает... Ну ладно, думаю, мало ли почему он молчит.

Когда дырку пробили, сначала кинули в нее гранаты. И не ошиблись – оттуда в ответ очередь пулеметная!.. Понятно, что туда хода нет. И что наших в соседнем подъезде нет, я тоже уже понял. А вокруг все уже капитально горит, надо что-то делать...

Принимаю решение – уходим через чердак. Ведь если будем долбить стену дальше, то обязательно нарвемся на пулемет. «Духи» ведь поняли, что мы ломимся через эту стену, и точно будут нас ждать.

Поднимаемся на чердак. Саму кровлю с левой стороны, которая выходит на проспект, сорвало. Оставшаяся часть крыши полыхает, чердак уже тлеет, все дымит... А тут еще получилось, что мы высунулись. И с проспекта нас плотно начинают обстреливать снайперы и пулеметчики. Мы легли на пол. На нас камуфляж стал тлеть и дымиться. То есть мы начали медленно поджариваться...

А деваться нам особо некуда... Впереди – каменная стена и металлическая дверь с замком гаражным самодельным, он прикручен на болтах. Взрывать мы его боялись: мы же не знали, что за дверью. Я с двумя бойцами – к этой двери. Остальным: «Пацаны, всем лежать, голову не поднимать». Ведь снайперы и пулеметчики со стороны проспекта били по нам метров с пятидесяти. А уже рассвело, часов шесть утра.

Мы с парнями сложили два штыка, обложили ими гайки, как разводным ключом, и пытаемся болты отвернуть. Сколько возились, не знаю, но очень тяжко болты шли... Руки у бойцов уже пузырями пошли от ожогов, а у меня самого подошва на ботинке сгорела.

Но это всё мелочи по сравнению с тем, что мы все-таки смогли сорвать болты на замке!.. Аккуратно замок открыли, выглянули на площадку пятого этажа – пусто. Стало ясно, что командира с бойцами в подъезде нет. Еще слышим, что над нами сверху работает снайпер и пулемет.

Подъем на чердак в этом подъезде – по обычной лестнице, сама лестница заварена арматурой. Дальше дверь, к ней приварен замок. А мне замок этот взять нечем! Можно, конечно, гранату повесить. Но по опыту – бесполезно, не поможет.

Проверили квартиры на пятом этаже – чисто. Посадили наблюдателей, чтобы предупредили, если снизу боевики полезут. Но понимаем, что сами ничего особо сделать не можем. Но кое-что все-таки удалось предпринять. Парни сорвали в квартирах две ванны чугунные, килограммов по 80 каждая. И этими ванными мы заваливаем дверь на чердак! Я понимаю, что пожар вот-вот дойдет до этого подъезда, и снайперу с пулеметчиком надо будет куда-то уходить. А единственный путь отхода мы им ваннами и завалили! Так что выбор мы им оставили небольшой: либо прыгать с пятого этажа, либо сгореть заживо... Но у нас самих выбор был практически тот же: или сгореть, или победить «духов», которые были под нами. Мы выбрали второе.

Стали спускаться вниз. И уже на четвертом этаже началась бойня!.. Боевиков там было просто немерено... Но они нас не ждали, опешили просто. Мы свалились им как снег на голову. Они-то были уверены, что крыша под наблюдением. Там у них снайпер, пулеметчик, все работают, все контролируется. И наше преимущество было еще в том, что мы шли сверху, и нам, по большому счету, терять было нечего. Перестрелки шли в упор, дошло до рукопашной... Крики, стоны, стрельба...

А я перед этим с автомата снял подствольный гранатомет. У меня же правая рука ранена, автомат с подствольником тяжело поднимать. Я заклеил стопор на подствольнике, гранату оставил в стволе. Получился одноразовый крупнокалиберный пистолет. И когда у меня закончились патроны, и было ясно, что перезарядить я не успею, то я просто выхватил подствольник и выстрелил из него в «духа» в упор. Граната сразу не взрывается, ей надо метров десять пролететь, чтобы встать на боевой взвод. Поэтому она просто пробила в груди у «духа» огромную дырку, и он куда-то улетел...

Я не знаю, сколько времени прошло. Все – и мы, и они – бились насмерть. Боевики ведь тоже поняли, что и им деваться некуда. Мы друг друга рвали, душили, давили... В результате все «духи» остались на своем четвертом этаже навсегда.

Вниз, на третий этаж, мы пошли сразу же. Но тут нас уже встретили. Ведь до этого они слышали, что на четвертом что-то происходит: крики, стрельба... Но сунуться наверх побоялись: непонятно, кто там и что там.

Нахрапом взять третий этаж нам не удалось, пришлось откатиться назад. Пожар сверху к тому времени в полный рост разыгрался, уже и этот подъезд горит вовсю... Но тут произошло непредвиденное: на третьем этаже оказалась какая-то емкость с горючим. «Духи» гранату к нам наверх кинули, я ее ногой назад «отфутболил», и она попала в квартиру с этой емкостью. Слышим хлопок от гранаты – и следом из квартиры вылетает сноп огня!.. Что-то там взорвалось, и внизу тут же заполыхал пожар!

До сих пор перед глазами картина стоит: боевик весь в огне бежит на меня

Мы снова скатываемся на третий этаж, а там «духи» из квартиры с криками выбегают! На них одежда горит, орут!.. И мы сталкиваемся с ними лоб в лоб!.. До сих пор перед глазами картина стоит: боевик весь в огне бежит на меня! Он стреляет в меня, я – в него. Я в него сразу попал. Он, падая, еще достреливал, и его очередь так близко прошла, что я ее кожей ощутил. У меня карман срезало, но тельняшка осталась целая... И тут у меня клинит автомат, а на меня летит еще один!.. В ход пошли уже кулаки и магазин от автомата...

Получается, что мы дочистить третий этаж не успеваем, горит всё уже и здесь. Опять оттягиваемся на четвертый этаж, на лестницу. Понимаем, что «духам» тоже деваться некуда, и им тоже нужна лестница. Вокруг всё полыхает в полный рост. После взрыва на третьем этаже, когда огонь уже открытый пошел, вокруг загорелось практически все.

Что делать? Гореть заживо? Собираю ребят и говорю: «Так и так, внизу битый кирпич. Сейчас врываемся на площадку третьего этажа, давим всё, что можно, и тупо выпрыгиваем в окно на лестнице. Выживем – выживем. Не выживем – что делать...». Так и порешили.

Оказалось, что выпрыгнули мы прямо на проспект. Открытое место, рядом стоит ларек «Пиво-воды» металлический. Я закатываюсь под него – тут очередь ларек насквозь прошивает...

Смотрю вокруг. Подъезд, с которого мы начинали штурм, уже полностью выгорел, осталась только коробка каменная. Говорю своим: «Отходим и забегаем в подъезд». Вбежали, а троих бойцов нет! Говорю: «Толя, принимай командование. Оставайтесь здесь, я возвращаюсь». Только собрался выходить, со стороны двора в подъезд с криком: «Командир, меня убили!» залетает Паша.

За «химон» затягиваем его внутрь, видим – он за бок держится. Рвём камуфляж: думаем, что он ранен в спину. А получилось так: у него сумка с гранатами от подствольника во время боя растрепалась и ушла на спину. Мы гранаты обычно на сердце носили: и доставать удобно, и защищают как бронежилет. Ему пуля 5.45 попала в гранату, и он получил такой удар офигенный! Саму гранату расплющило. А вторая пуля у него через сапог прошла и под кожей засела. Как заноза, наружу торчит. Я сначала хотел ее вырезать. Но парни мне говорят: «Пусть он ходит с ней, ему она мешать не будет».

Получается, что нет двоих. Спрашиваю: «Паша, где они?». Он: «Они сзади были». Оказалось, что в горячке боя они то ли не туда побежали, то ли их огнем отсекли. Не знаю точно...

Мы с одни бойцом – наружу. А тут ребята как раз подползают. У одного нога израненная, а у другого рука – в хлам. Мы их только успели в подъезд затащить, как начинается шквальный обстрел со стороны двора, нам во двор просто не высунуться. Свечение вокруг зеленое, гранаты летают...

Такое впечатление, что мы находимся на гигантской сковородке

Мы оттянулись в глубь подъезда, начали раненым помощь оказывать. А вокруг всё раскаленное: ведь лестницы не бетонные, а каменные. Такое впечатление, что мы находимся на гигантской сковородке. Все стоят, подпрыгивают на месте. Одно хорошо – точно не замерзнешь.

Воды нет, только спирт во фляжках. Раненым тут же вкололи промедол и дали выпить спирт. Ребята – «под балдой», мы спокойно их перевязывали. Это противошоковое средство командир еще с Афгана помнил. Во-первых, у раненого циркуляция крови улучшается. Во-вторых, шок болевой проходит. Мы через каждые сорок минут жгуты снимаем и бьем руками по мышцам, чтоб кровь шла. Иначе военная медицина им конечности потом точно отрежет.

Счет времени к тому моменту я уже потерял. Но дело шло к вечеру, темнело. Мы подсчитали боеприпасы: на десять стволов четырнадцать магазинов, две гранаты в подствольнике, две ручные гранаты и ножи. Вернее, гранаты было три. Но свою я «зажал», даже не считал. Она была у меня под животом в штанах зашита. Если вдруг наступит момент, то я говорю: «До свидания», выдергиваю чеку – и всё...

Две гранаты я отдал Толе и говорю: «Храни, раненые на тебе. Если что, то чтобы пацаны в плен не попали, ты их подрываешь». Я знал, что с ними в плену может произойти. И, как это ни страшно осознавать, подорвать их – это было лучшее, что мы могли в такой ситуации для них сделать.

Видим – во дворе у гаражей будка стоит, на сортир похожая. Расстояние до нас – метров пятнадцать-двадцать. И тут из нее афганцы полезли!.. Говорю: «Толя, огонь на поражение!». Он: «Командир, представляешь, что после этого будет, когда «духи» на нас пойдут?» Я: «Понимаю». И мы открываем огонь. Афганцев к тому моменту вылезло уже человек пять. Мы их как в тире и положили...

Заскакиваем назад в подъезд. Я: «Ну что, надо прощаться...». Я ведь понимаю, что если сейчас будет контратака, то мы ничего сделать не сможем. Сели мы все дружненько, и я говорю: «Представляете, пацаны, нас посмертно наградят. Ордена дадут». И тут все как заржали, просто истерический смех начался... Это был даже не смех, а гогот какой-то. Поржали немного, стресс спал.

И тут видим: заходят самолеты. Сначала – два, они по проспекту чем-то отработали. Потом один идет на боевой разворот. А я сижу, смотрю на него (сверху открыто всё, крыша-то сгорела) и говорю: «Сейчас по нам жахнет!». Хорошо, что у него бомб было только на два захода, нас только взрывной волной задело. Думаю: ушел. Нет, собака, разворачивается и начинает из авиационной пушки лупить! Как по линейке прошелся, один снаряд за одним! Хотя мы укрылись вроде, но снаряды были осколочные, посекло нас серьезно. Самолет улетел.

Я сел на ступеньки. (А сидеть горячо: вместо штанов лохмотья, снизу печет, ноги босые, подошвы на ботинках нет – вместо нее какая-то фанера прилипла.) Сижу и говорю: «Боженька, если Ты есть, выпусти нас отсюда живыми! Покрещусь, только выпусти! Спаси пацанов, они же молодые совсем!». Да и сам я был молодой, жить мне тоже очень хотелось...

Меня взрывной волной так шибануло, что я пролетел через всю лестничную площадку

Тут начался обстрел. Одна мина упала, вторая... Под лестницей был закуток. Говорю: «Раненых туда!». Раненых выносили пацаны, я из квартиры в проём на лестничную площадку выскакивал последним. Помню, стало очень светло, а дальше – ничего... Оказалось, что рядом со мной разорвалась 120-миллиметровая мина. Хорошо, что фугасная, а не осколочная. Меня взрывной волной так шибануло, что я пролетел через всю лестничную площадку. У стены стоял Паша. Он парень крепкий, сто килограммов веса да еще обмундирование. И я со всей дури в него врезался! Паша стукнулся об стену и самортизировал удар. Я думаю, что иначе меня по этим кирпичикам просто бы размазало.

Сколько я был без сознания, не помню... Меня бойцы все-таки как-то привели в чувство, но состояние было тяжелое – контузия. Дальше всё происходило уже в полузабытьи. С горем пополам радиостанция с шомполом вместо антенны заработала. Но единственный, кто меня слышал, был командир роты нашего батальона. Однако он сам находился в отчаянном положении: его контратаковали с проспекта. Его очень минометчики наши выручили: под самые окна мины укладывали, чтобы хоть как-то отсечь «духов».

Мы от жажды тогда очень мучились. Снег начал идти... Но его в рот берешь – он весь в гари. А губы потрескались на всю глубину, кровь во рту...

В своем контуженном состоянии я еще пытался группой руководить. И тут меня осеняет: все лишнее бросить. Не знаю, откуда эта мысль ко мне пришла, но она была настолько четкая и сформировавшаяся, что я даже удивился. Может, Господь Бог помог.

«Мы же вас похоронили...» – «Нет, мы живые»

Патронов собрали два полных магазина. Распределили: кому пять, кому десять патронов. А из имущества у нас – только радиостанция раздолбанная. Говорю: «Разбейте ее о стену, всё – бросить! Парни, забираем раненых и рвем когти!».

И тут вокруг наступила гробовая тишина. Но самое страшное на войне – это как раз когда тихо. Не знаешь, чего ждать. Толя одного раненого, как ребенка, на руки взял. Мы с Пашей идем, он меня поддерживает, я плетусь как пьяный. Говорю: «Если что, меня бросай, мне уже не уйти». Он: «Командир, я не брошу. Как можно!..». Добираемся до детского сада, до забора. А забор-то высокий! Раненых за руки, за ноги через забор перекинули, как мешки. Саша (контуженный, ничего не слышит) с той стороны их на руки ловит. Парень очень здоровый, богатырь настоящий. Меня, как мешок, тоже через забор этот перебросили. Идем в открытую, а по нам никто не стреляет...

Приходим на командный пункт нашего батальона. Там свет горит, жизнь крутится, всё нормально. Выходит наш начальник разведки. Я: «Дядя Коля, здрасьте!». Он меня увидел, головой в стену уперся и говорит: «Мы же вас похоронили...» – «Нет, мы живые». Он: «Убитых сколько?» – Я: «Нет убитых». – Он: «Да не может быть!..». Но мы действительно остались все живы. И я абсолютно уверен, что спасти нас во время этого боя мог только Бог.