«Валя принимал жизнь как поэт, и как поэт он принял смерть»

3 октября скончался православный публицист, литературовед и поэт, активный деятель современного христианского просвещения Валентин Арсентьевич Никитин. Долгие годы он трудился в Издательском совете Русской Православной Церкви, возглавлял кафедру церковной журналистики Православного университета им. св. апостола Иоанна Богослова, являлся председателем научной конференции «Церковь и культура» на ежегодных Международных образовательных Рождественских чтениях. Валентин Арсентьевич скончался в родной и любимой им Грузии, для которой он составил полное собрание житий грузинских святых, – его сердце остановилось во время купания в море.

Отпевание раба Божия Валентина состоится в московском Сретенском монастыре в эту субботу 7 октября в 09:30.

Валентин Арсентьевич Никитин

– Валентин Арсентьевич останется в памяти как друг и христианин, человек совершенно удивительной доброты, самой деятельной отзывчивости, самой искренней веры. Он всегда был и останется поэтом. Он принимал жизнь как поэт, и как поэт Валя принял смерть: в любимой им осенней Грузии, войдя в море. Человек поразительной веры, чистоты и искренности. Господь да примет его душу в Свое Вечное Царство!

Людмила Сергеевна Спиридонова, руководитель Центра православной книги «Радонеж», Чебоксары:

– Валентин Арсентьевич – безусловно, личность незаурядная: поэт, литературовед, православный публицист, богослов, доктор философии. Он приумножал и использовал данные ему Богом таланты для спасения – и своего, и других людей. Бог дал ему дар слова, незаурядный ум, которые он употреблял на благо ближних. Святые отцы говорят, что Господь нас судит не по тому, сколько мы принесли плода, а по тому, как мы отнеслись к вверенному нам таланту. Валентин Арсентьевич не закопал его в землю, то есть не эгоистически распоряжался им, а со всей щедростью своей души отдавал себя людям. Да упокоит Господь душу новопреставленного раба Божиего Валентина.

Алла Георгиевна Чулюкина, заведующая редакцией Журнала Московской Патриархии в 1985–1994 годах:

– Я с Валентином Арсентьевичем Никитиным вместе работала в «Журнале Московской Патриархии», где он был редактором, притом пишущим. Он был очень талантливым автором прекрасных статей не только в журнале, но и в книгах, которые в то время, к сожалению, издавались только за рубежом. У него было очень легкое перо.

Но узнала я его еще раньше, где-то в 1973-м году, когда он пришел работать в Издательский совет Московской Патриархии под начало отца Иннокентия (Просвирнина), который был заместителем главного редактора по научной работе, а фактически – вторым лицом в Издательском совете после владыки Питирима. Сначала Валентин работал там внештатно, а потом поступил в штат. Он выполнял многие поручения владыки Питирима. Писал хорошо, быстро, грамотно.

Когда он работал уже в ЖМП, мы находились под бдительным вниманием Совета по делам религий. Тогда шаг влево – шаг вправо приравнивался к расстрелу, и что-то изменить в структуре журнала было практически невозможно – и тем не менее он был инициатором «Поэтической страницы» в журнале и всячески ее продвигал.

Валентин Арсентьевич был очень добросовестный, с тонким поэтическим вкусом, чуткий и деликатный, невероятно работоспособный, добрый и доброжелательный ко всем человек. Царствие ему Небесное!

Валентин Арсентьевич Никитин. Фото: А.Поспелов / Православие.Ru

– Это был человек необыкновенной доброты. Он спешил на помощь каждому, кто в ней нуждался, хотя сам очень часто был крайне занят, ведь он был крупный литератор и поэт. Но Валентин откладывал в сторону все свои дела, если кому-то надо было помочь. Например, когда заболел автор книги «Сорок сороков» Петр Паламарчук, с которым они очень дружили, Валентин Арсентьевич ходил в больницу и ухаживал за ним до последнего дня. Не было ни одного человека, который бы с ним общался и не получал этого доброго отклика. Мы все знали, что ему можно позвонить в любой момент, когда тебе трудно и тяжело, и он все бросит и начнет помогать по силе возможностей, подключая разных знакомых. У него в принципе не могло быть врагов – настолько он был добр.

Еще он был редактором от Бога, но, работая с тем или иным автором, очень деликатно относился к каждому, всегда ненавязчиво предлагая свои поправки, с оговорками «я так вижу» и т.д. У нас в издательстве Сретенского монастыря ему всегда поручали очень важные проекты, потому что знали, что он сделает все великолепно и вовремя. То же самое было, когда мы вместе с ним много лет трудились у владыки Питирима в Издательском совете. Его часто вызывали, когда надо было выполнить экстренное ответственное задание.

Валентин Арсентьевич вырастил троих детей. Но в декабре 2016 года у него в аварии трагически погибла дочь. Вы представляете, что это такое: потерять ребенка! Думаю, это очень сильно легло на сердце…

Покуда его дети росли, он о них очень заботился, воспитывал их, а когда они стали взрослыми, казалось, настало время, когда можно было думать не о зарабатывании куска хлеба, а о свободном занятии творчеством, тем, что действительно близко. И Валентин Арсентьевич много ездил и выступал на разных конференциях. Совсем недавно он прислал мне письмо, что едет в Грузию на международную конференцию, посвященную 200-летию поэта Николоза Бараташвили. Он ведь делал переводы с грузинского, потому что родился в Грузии, закончил университет в Тбилиси, у него там до конца своих дней жила мама. Он как раз закончил новые переводы и поэтому летел на Родину с огромной радостью. Вообще, как я уже сказала, у него наступило такое время жизни, когда можно свободно заниматься любимым делом. Но на этом полете его жизнь так неожиданно и оборвалась…

Последняя книга, которую он делал в нашем издательстве, была «Дневники» Марии Львовны Казем-Бек, прабабушки Зураба Михайловича Чавчавадзе. Мы работали над изданием где-то год. Валентин Арсентьевич написал блестящее предисловие, потом в Доме русского зарубежья была презентация этой книги. Книга была очень хорошо принята. Были у нас в планах и другие проекты и замыслы, но их оборвала эта смерть… Это для всех нас просто ужасная потеря… Царствие Небесное Валентину Арсентьевичу!

Человек изобретательной доброты

Протоиерей Владимир Зелинский

Когда получаешь известие о внезапной кончине давно знакомого, когда-то близкого друга, берет оторопь. Не можешь не верить и верить не можешь. Конечно, 70 лет, далеко не юноша. Но Валентину далеко было до угасания, жизнь переливалась в нем через край. Она переливалась в стихи, статьи, книги, замыслы, выступления, поездки, академические титулы, заботы о друзьях, попечения о детях... Помню, с каким ужасом написал он в Фейсбуке о несчастном случае с дочерью Машей. «Если Машенька умрет, я не переживу», – признавался он перед фейсбучным народом где-то в декабре. Надежды не было, Маша умерла. Потом вырвались стихи, они покоряли каким-то видимым преодолением горя, поэтически сильным перебарыванием скорби. И он, кажется, переборол ее, чтобы жить и жительствовать дальше, писать, ездить, спорить, куда-то спешить, затевать новые проекты, дарить улыбку, делать добро... Валентин был не просто добрым; добрых, милых, благожелательных много. И не совсем уж мало даже готовых как-то помочь. Но он был человеком особой изобретательной, талантливой, прямо рвущейся навстречу тебе доброты, каковой, признаться, я не встречал ни в ком из людей, с коими пересекался в жизни. И, наверное, каждый из близких и дальних его знакомых, а таких было тысячи, ощутили, что этот человек хочет чем-то тебя одарить, даже тогда, когда ты о том и не просишь. Не всегда, может быть, делом, только благим намерением, но, согласно пасхальному слову святителя Иоанна Златоуста, Бог «и намерения целует».

Вот я, пишущий, обязан ему поездкой в Грузию 30 лет назад. Все было легко и замечательно им устроено: квартира, новые щедрые знакомства, даже визит в патриархию. Нестираемые в памяти грузинские каникулы. Всякая встреча с ним, а они после моего отъезда в Италию, стали нечастыми, непременно выливалась в какой-нибудь спонтанно рождающийся «проект добра»: то он предлагал мне выступать у себя на радио, то посетить его в деревенском доме где-то в милой глуши, то участвовать в Рождественских чтениях, то даже вступать в достойные академии, которых сам был членом. Он всегда нес в себе целый каскад предложений пожеланий, инициатив.

Но прежде всего он был христианином, не только в храмах по воскресеньям, но все полное рабочее время. Доброта – это одно из одно из простых, повседневных, непосредственных проявлений любви, ибо любовь как и вера, бесплотна и бесплодна без дел. Помню, в одну из последних встреч, в Москве или в Риме, он сказал мне, что написал книги о всех российских патриархах, современником которых он был, и я сразу почувствовал, что за этими жизнеописаниями стоит любовь, та, которая не ищет своего (1 Кор. 13, 5). И не хочет знать никаких сложных церковных проблем. Она смотрит только в ту точку, через которую проникает, сочится свет. Это можно заметить по всему, что было им написано, а наследие, им оставленное, обширно: книги, сотни и сотни статей, ну и, конечно, стихи. Он был труженик и, насколько я его помню, всегда писал, торопился успеть к сроку, затевал несколько работ одновременно, не гнушался поденной литературной работой, часто с семьей бывал в нужде, из которой вырывался своими неутомимыми строчками.

Он родился, вырос, учился в Тбилиси, но последующая жизнь в Москве не заменила собой грузинской, и всякий, кто знал Валентина Никитина, не мог не надивиться этому столь нераздельному слиянию двух стихий, двух почв, двух наречий. Таков он был: московский грузин с его неповторимым акцентом, которому никакое русское ухо не может не улыбнуться, с темпераментной грузинской интонацией, даже какой-то южной логикой, и вместе с тем этнически, культурно до конца русский. Помню огромную его статью в каком-то раннем из выпусков Богословских трудов, изданных Московской Патриархией, Слава и щит Руси – о древнем Новгороде. Он, собственно, таким и был: щитом, обороняющим все, что любил, как и славой русской доброты, русской неуемности, отзывчивости и вселенскости, оставаясь при этом влюбленным рыцарем Грузии, всегда тоскующим по своей возлюбленной и замыслившим – по последнему стихотворению судя – в конце концов к ней вернуться.

Услышу я как в миг рожденья?
Зов родины и зов души!
Вернуться в Грузию пора мне...
Я слышу голос: поспеши.

«Время суетно, маетно!
Вечность в шёпоте, в громе молитв»

Последние стихи Валентина Никитина

Будем живы –
увидимся,
А умрём –
значит, не суждено…
Только смерть –
ясновидица:
Зрит нас всех
в слуховое окно;
С крыш пространство
распахнуто,
Птиц и неба в окне
не избыть!
Мне и песню на плаху-то,
Как и голову,
жалко сложить…
Ожиданье растянуто,
Оттого не до жалобных слёз!
Нет у жизни тайм-аута –
Отрывной календарь –
под откос!
Если живы –
увидимся,
Даже времени наперекор!..
Только смерть –
духовидица,
Как волшебный фонарь её взор!
Окоём им распахнут – и
За окном половодье огней!
Чтоб взошли не на плаху мы,
А на холм из священных камней…
У судьбы тяжкий маятник,
Ход его монотонен, как ритм!
Время суетно, маетно!
Вечность в шёпоте,
в громе молитв.

10 сентября 2017 г.

***

Какие сны мне снятся, Боже мой!
Такая бездна в них сквозит сквозь пламя,
Что, просыпаясь в страхе, замирая,
Я не могу пошевелить рукой.

Припомнив, забываю через миг
И, силясь вспомнить, главного не помню.
Все кажется: иду один по полю,
Но день ли, ночь – не знаю, не постиг.

***

Ах, не пора ли, не пора
Порвать со всем, порвать со всеми,
Что устарело, как вчера,
И надоело – как соседи.

По винтовой куда-то вверх
Уйти из мира, где обрыдло,
И боль привязанностей всех
вдруг оборвать – как над обрывом,

Чтобы душа – в иную даль,
К иной земле, иному небу!
Где невозвратного не жаль,
Где все оставленное – небыль.

И над кругами девятью,
Не досягая сферы первой,
Зажечь незримую звезду –
Единственную во Вселенной.

***

Предощущение покоя:
Как смерть легка! – издалека
Смотреть на небо голубое
И как плывут в нем облака.

И в предначатии блаженства
Томится память, сердце ждет,
Но, может быть, за небом – бездна
Свои объятья распахнет?

***

Неизбывная горесть,
Но пройдет – не беда.
Черен хлеб – да не черствый,
Ключевая вода.

Наберу ее в горсти –
И прильну, и плесну.
Всполошенные звезды
Полетят по лицу.

Упаду у подножья,
У Креста Твоего –
И не надо мне больше
Ничего-ничего.