Четверть века назад отец Иоанн (Крестьянкин) благословил основать на Соловках кресторезную мастерскую. Зачем? Об этом рассказывает главный кресторез архипелага Георгий Георгиевич Кожокарь.
Соловецкая арифметика
– Георгий Георгиевич, как вы впервые оказались на Соловках?
– Мы с супругой много путешествовали по Русскому Северу, а когда делились со знакомыми впечатлениями, то постоянно слышали: «Это что… Вот на Соловках – это да!» И оказавшись здесь, сразу решили остаться.
Это место избрано Богом и людьми. Сначала Бог коснулся в этом месте земли, потом монахи собрались на подвиг, и вот уже и народ несет сюда самое сокровенное: слезы, радости, печали, счастье, ненависть, скорбь – всё это изливается в исповедях, возносится в молитвах Богу. Люди столетиями верили, что Христос их услышит здесь.
Синергия Создателя и работяг, чьими руками возводились эти стены из валунов, тут особенно ощутима.
– Вы приехали на Соловки в год 1000-летия Крещения Руси. Что застали тут?
– Церковная жизнь здесь тогда только возрождалась. К концу 1988 года мы как раз собирали двадцатку для регистрации церковной общины. Сначала нам отказали, но мы подали новое заявление. На остров приехал уполномоченный по делам религии, некто Ксенофонтов, выстроил всех нас, подписавшихся под заявлением, в коридорчике: «Вы действительно этого хотите? С головой всё в порядке?» А у нас, как Богослужения начались, сразу же еще 50 человек покрестились!
21 января 1990 года здесь, в здании, где сейчас кресторезная мастерская, и была отслужена первая на Соловках после лагерного периода Литургия. Икон не было, так мы из книги рублевский Деисусный чин вырезали и так первый иконостас соорудили. Когда мне потом доверили вырезать иконостас, я весь его сделал из крестов. Полиставрион – так называлась ткань с изображением множества крестов, в которую в древности облачали епископов.
Вообще, как оказался на Соловках, сразу почувствовал, что это Божие пространство, где не хватало крестов. Здесь сама земля глыбами поднимается в храмы – а крестов тогда не было! Столько умученных в XX веке, что весь остров – сплошное кладбище, – а крестов нет!
Создание кресторезной мастерской на Соловках благословил архимандрит Иоанн (Крестьянкин). После установки первого креста я у него спросил: сколько их резать? А он в ответ: «Сколько крестов было до революции?!»
Я батюшке Иоанну сказал, сколько было крестов и сколько осталось… «Все восстановим – будем отдыхать», – ответил он
А до революции на Соловках было около 3000 крестов. Мне как раз музей накануне предложил исследовать не учтенные в реестре памятников соловецкие кресты. Раньше много ставили поклонных, навигационных (нижняя перекладина правильно установленного креста навигации всегда верхним концом указывает на север), обетных крестов. Кое-где оставались поваленные или чудом сохраненные кресты, о них рассказывали местные рыбаки. Удалось найти всего лишь 30 крестов. Иногда – со следами топора в основании или выбоинами от пуль. В советское время на Соловках даже субботники по «очистке» архипелага от крестов устраивали.
Я батюшке Иоанну и сообщил, сколько было крестов и сколько осталось… «Все восстановим – будем отдыхать», – ответил он. Установка креста – дело соборное.
Жажда успеть
– Как вы познакомились с отцом Иоанном (Крестьянкиным)?
– Здесь, на Соловках, Богослужение – тем более монастырское – тогда еще только налаживалось, и наши отцы ездили к батюшке Иоанну спрашивать про различные уставные тонкости: как именно и как часто служить.
Отец Иоанн, как я его запомнил, – скоростной. Его очки при такой стремительной ходьбе только и сверкали. Взяли мы у него, помню, благословение в узком коридорчике при выходе из трапезной, он нас сразу «подцепил» за собой, как паровоз составы, и мы с ним так буквально и домчались до его кельи. Расселись. Отцы соловецкие Герман и Зосима (Чеботарь, братья) устроились с батюшкой на диванчике, поближе. Он положил им руки на колени. Речь шла о поминовении. «Как молиться за Царя?» – спрашивали отцы.
Еще не было списков новомучеников. Из Русской Православной Церкви Заграницей к нам приходили какие-то помянники с отметками, кто прославлен. Нам тогда только еще едва-едва правда открывалась. Даже иконы трудно было раздобыть. Отец Иоанн снабжал нас самиздатовскими фотографическими образками. Передавал сюда в воссоздаваемую Соловецкую обитель Евангелия, напрестольные кресты. Потом я уже и сам стал ездить к батюшке.
– Что это были за встречи?
– Главное в них – состояние присутствия не то на Небе, не то на земле. Говорю без преувеличения. Сидишь, батюшка «носом в ухо» тебе шепчет-шепчет. На самом деле периодически возникала некая потеря ориентиров: мир ли это земной или уже нет? Непонятно. Это надо пережить.
Угол в келье был весь в иконах, лампадках, там же – домик-фонарик. Старые изображения, скажем так, не классического иконного образа. Какие-то грамоты. Фото рукоположений.
А еще – изображения обителей: Соловецкой, Троице-Сергиевой Лавры, Оптиной пустыни… Русь Святая была иерархически четко там отстроена. На стенах все размещено по смыслу, возможно, сокрытому от посторонних глаз.
Хотя в келье можно было при внимании даже «прочесть» насущный вопрос, который сейчас в Церкви стоит на повестке дня. Видишь иконочку святителя Тихона – скоро наконец состоится обретение мощей…
Я по образованию архитектор, внимательно отношусь к пространству. Его кровать всегда вызывала во мне трепет. Это же какой-то нечеловеческий уровень! На такой высоченной кровати не спят. Такая всегда оправленная белым глыба, она была еще и хранилищем для всевозможных подарков. Эта шкаф-кровать составляла удивительный контраст с очень маленьким каким-то детским диванчиком в его келье.
А на выходе из кельи отца Иоанна – гроб.
Даже вся эта обстановка тебя всего просто перетряхивала.
В строительстве есть такая система Грое, где диаметр пропускающих отверстий в каждом следующем сите всё уменьшается и уменьшается. Так и в духовнической практике отца Иоанна: через один уровень сита он тебя пропустит – падаешь на следующий, за ним еще один… Всё зависит от твоей предрасположенности к духовному деланию. Можешь ли ты себя еще духовно менять? Если да, он погружался с тобой на еще более глубинный уровень твоего внутреннего бытия. Батюшка владел вот этими ярусами: с епископом одна шкала, с Георгием – другая; с какой-нибудь матушкой – совсем иная.
Цельнейший глубочайшего внутреннего опыта человек. Всё у него было пропущено через себя, переложено на ясный и простой язык. Говорил он очень четко. Его фразы – крепкие духовные конструкции.
Ты и сам себя стругал изо всех сил и обтесывал, еще только приближаясь к Печорам, чтобы приехать туда уже довольно восприимчивым.
– Что помнится из слов, наставлений отца Иоанна?
– Помнится всё. Процентов 80 не проговаривается. Это, конечно, расписка в нашей повседневности: духовно мы на самом-то деле очень мало работаем. Ты сам весь как слепок его слов, наставлений: что-то закрепилось, там усеклось, где-то пошло в рост, одно задело, другое не усвоил… С ним тебя не покидала жажда успеть.
Он, как комета, озаряет всё твое бытие, и в сознании запечатлевается память Света.
Крест – не вещь
– Когда и как уже в наши дни установили первый крест на Соловках?
– Раньше в ставропигиальных монастырях существовала традиция установки «патриарших крестов». В 1992 году при возвращении мощей преподобных Зосимы, Савватия и Германа Соловецких в обитель приезжал Святейший Патриарх Алексий II. Тогда наместник монастыря игумен (ныне архимандрит) Иосиф (Братищев) благословил меня сделать крест для Секирной горы. Ранее мы нашли там в черничнике сваленный поросший мохом крест, ножом я обтесал его от моха и после вырезал такой же 7-метровый новый.
Однако внезапно обнаружилось, что установки креста в программе торжеств с участием Патриарха нет… Только в силу чудом случившейся заминки – обед оказался не готов – Святейший сам изъявил желание и отправился на Секирку. Подходит – грянул хор, зазвонили колокола, мы веревки натянули, думали, как раз крест и поднимем на глазах у Предстоятеля. Не тут-то было: крест ни в какую не поддается.
У подножия горы – струганые доски, потому что всюду была грязь. Святейший встал на доску, благословил и рукой сделал легкое движение к себе: «Поднимайте, поднимайте». И крест так – раз! За пять секунд плавно и легко взлетел и встал на место. Вот это чудо!
– А как возрождалась сама кресторезная традиция?
– Стал изучать, интересоваться. Однажды я прочитал, что в Греции крест по графическому содержанию получает название. Например, никатерион – это крест, посвященный Победе. Есть крест-святилен, крест-тропарион, крест-элеймон, то есть милостивый в переводе с греческого, и т.д.
Поэтому второй крест я уже продумывал сам, тематически он – ставрион, вбирает множество крестов, символически восполняющих отсутствие таковых на могилах умученных здесь страдальцев. Этот крест посвящен Соловецким новомученикам и исповедникам, прежде всего архиереям, преимущественно ссылаемым на Анзер.
Чтобы доставить туда вырезанный в мастерской 9-метровый крест, мы, помню, купили баркас за символическую цену, настолько ветхий, что расчет и был на то, что он доплывет только в одну сторону. Прицепили его к катеру и, положив в него крест, четыре часа, пока плыли, только и молились, вычерпывали воду ведром.
Причалили к Троицкому скиту. А где установить крест? Пошли в сторону Голгофы. Уже поздно взобрались на гору. Скит там тогда еще не действовал. Вокруг храма были огромные ямы. В них мы и переночевали. Белые ночи – красота! Решили, что крест надо ставить где-то здесь.
Но как туда его донести? Мы его транспортировали уже собранным, а там всюду деревья, надо вырубать путь. Решили крест на лодке волоком по Голгофскому озеру дотащить. Тут же установился штиль: ни одной волны. Воздвигли крест на горе рядом с горой Голгофа. Кто-то привез тогда из Иерусалима свечи, мы зажгли их в подножии новоустановленного креста.
Во всем мире существует только четыре храма, посвященных Голгофе и Распятию Христа: в Иерусалиме, в Московском Кремле, в Новом Иерусалиме и на Анзере.
Крест – это азбука духовного пробуждения, именно с него и начинается возрождение традиции
Крест – это азбука духовного пробуждения, а именно с него и начинается возрождение традиции, когда мы можем уже сами видеть смыслы, мыслить ими и воплощать их не только в дело наших рук, но и в жизнь.
Например, нижняя косая перекладина Креста называется «мерило праведности»: эта стрелка самим своим углом указывает направление – из ада в рай.
Мы – существа вертикального предназначения
– «Из ада легче попасть в рай», – подбадривали друг друга новомученики… Говорят, на Анзере сохранился крест, установленный монахами ровно 100 лет назад, когда в Петрограде начинала бушевать революция.
– Да, это такое анзерское предзнаменование того, что будет происходить тут, на острове, во исполнение пророческих слов о том, что на Анзере жертвенно обагрится кровью гора Голгофа – множество русских людей здесь умрет.
Древо нашей нынешней жизни полито кровью наших предшественников – новомучеников. Кровь, как зерно, спит, но при благоприятных к тому обстоятельствах передает точную память того, ради чего она была пролита.
У меня часто допытываются приезжающие сюда иностранцы: «Как вы тут живете? Тут же столько людей убито, всё кровью полито…» Вот так и живу: это пространство или отряхивает тебя от земли, или разрушает, если кощунственно не восприимчив к его святости.
– Так у нас вся Россия полита кровью. Крест как раз и есть напоминание о недавнем прошлом?
– Крест включает в себя всю историю человечества: от Небес до преисподней по вертикали и от Сотворения мира до Страшного Суда по горизонтали. Перекрестие – Рождество Христа. Иногда на крестах изображается Луна – это Ветхий Завет, ожидания Христа, Пресвятая Дева – Она Свет еще не источает, но, по чистоте вместив Спасителя, и Сама уже светится Божеством. Христос – Солнце правды (Мал. 4: 2, ср.: Лк. 1: 78–79).
Смысл истории человечества сосредоточен в Кресте: снисхождение Неба на землю – вплоть до преисподней, когда в Великую Субботу Христос Душою сошел во ад, – и возвращение всех от сотворения мира созданных, кто уверовал в Спасителя, в пакибытие, которое во всей своей полноте откроется после Страшного Суда.
Крест освободил нас, он напоминание: мы существа вертикального предназначения. Не животные, которые вообще не видят Солнца, – свиньи, например. Ходя в храм, мы обретаем навык вхождения в мир иной. Если же выпадаем из литургического пространства, то теряем смысл и цель своего существования – то, ради чего Господь нас сотворил.