Илья и калики перехожие

Девица-гусар Надежда Дурова известна многим хотя бы по «Гусарской балладе». А вот девушки, скрывавшиеся под мужским именем не в гусарах, но в монашестве, известны разве что по древним житиям. Чем ближе к временам нашим, тем меньше этой экстравагантности. И вот – нате. Родом из рязанских дворян, Досифея (в миру – Дария) получила детское воспитание в монастыре. Вернувшись в семью, не смогла пристроиться к порядкам светской жизни и юной сбежала из дома. Монашество в те времена, как бы ни было это странно некоторым слышать, не жаловали. Постричься молодому человеку было сложно. Дарья под мужским именем стала вести жизнь затворника-юноши вблизи Киева – в Китаевой пустыни. Постриг с мужским именем и в мужском образе был произведен по Высочайшему повелению императрицы Елизаветы. Много спустя после смерти стало известно, что Досифей-затворник – это девица Досифея. Умерла она в 55 лет от роду. Знают о ней не все. Но именно она благословила Серафима идти в Саров и там нести крест монашества.

Мы приближаемся к некоему закону, который предстоит сформулировать и подтвердить. Закон таков: великие люди, известные всем, были подвигнуты на труд, благословлены и поддержаны некими менее известными или совсем неизвестными святыми. Илья Муромец, иными словами, лежит на печи до тех пор, пока некие безымянные «калики перехожие» не поднимают его чудесно и не исцеляют на благо всей страдающей земли. Пойдем теперь далее за примерами.

Силуана Афонского знают меньше, чем Серафима Саровского. Но его знают. Это через него Дух Святой сказал краткие слова, обращенные ко всем верующим до конца времен: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся». Это он – Силуан – молился Богу денно и нощно о том, чтоб познали Его все народы земли в Духе Святом. Молился о живущих, умерших и еще не рожденных. Книгу о нем – «Старец Силуан», – написанную учеником старца архимандритом Софронием, можно считать необходимой для прочтения всеми, умеющими читать. Этот выходец из крестьянской семьи Тамбовской губернии с детства задумывался глубоко о смысле жизни. У русских это в обычае. Живет себе человек, батьке на ниве помогает, по хозяйству возится, а в душе постоянная мысль жужжит: зачем живут люди? Где смысл жизни? Откуда зло? Где святость найти можно? Отсюда можно и в революцию пойти, и в странники податься. Этот душевный зуд свойственен и еретику-графу Льву Толстому, и Иоанну Кронштадтскому. Силуан (до монашества Семен) тоже был из этих. Он готов был на край света пойти, чтобы смысл жизни и правду найти. Благо, недалеко от его родных мест жил подвижник Иоанн Сезёновский. Совершенно удивительный подвижник, один из сыновей Святой Руси, юродивый. Узнав о чудесах святого старца, да к тому же жившего недавно и рядом, Силуан понял, что искать правду нужно не за горами, не в Иерусалиме или где-то еще. И влечение к монашеству родилось в нем тоже от знакомства с местным подвижником. Вот вам и подтверждение схемы: Силуан – как Илья, Иоанн – как «калики перехожие». Силуана знают многие, Иоанна не знает почти никто. Неведомый праведник подталкивает в спину праведника, который будет известен всем.

Поехали дальше. Амвросия Оптинского знают больше, чем Силуана Афонского, и, быть может, не меньше, чем Серафима Саровского. Это прототип литературного старца Зосимы из бессмертных «Братьев Карамазовых». Это такой святой, который соединил в себе без насилия и высокую образованность, и подлинную народную простоту. Его тоже на монашескую стезю мягко подтолкнул гораздо менее известный святой – Иларион Троекуровский. Выходец из рязанских крестьян, любитель затворного уединения, пещерник, чудотворец, Иларион достоин отдельных слов и искреннего почитания. Это он сказал талантливому и неопределившемуся юноше Александру Гренкову (будущему старцу): «Иди в Оптину». Опять святость не вырастает на пустом месте, да и вряд ли может. За спиной известной святости на законных основаниях, давным-давно и преспокойно существует святость менее известная или же вовсе не известная. Но именно она является той смиренной почвой, на которой растут высокие деревья. Иначе невозможно. Без «перехожих калик» (отметим – безымянных) невозможно спасительное богатырство всем известного Ильи.

Еще штрих. Священник Иоанн Ильич Сергиев уже не первый год служил в Кронштадте. Он уже был всем известен как «святой чудак». То обувь нищему отдаст и босиком домой придет, то всю получку потратит на лекарства бедноте. Служит чуть не каждый день. За чудака его уже признавали, а за молитвенника и особенного праведника – нет. Раскусила впервые отца Иоанна и узнала в нем того, кого теперь в отце Иоанне знает весь православный мир, малоизвестная женщина. Звать ее Анастасия Ковригина. Богомолка, странница, девица бессемейная, из крестьян. Она увидела в чудаке-батюшке всероссийского молитвенника. Она стала говорить людям: «Идите к нему, идите». А ему стала говорить: «Дерзновенно молись. С властью. Все у Христа выпрашивай. Он тебя слышит». Во многом благодаря ей отец Иоанн стал известен за пределами Кронштадта, за пределами Петербурга, да и самой России. Тоже «калика перехожая», только те безымянные, а эту знаем, как звать.

Более близкое знакомство с материалом, думаю, не обманет нас. Закон будет сохраняться. На души тех великих, которые выше всех на две головы, обязательно влияли разные люди. Учили, лечили, подсказывали, предупреждали, назидали примером. Имена их канули в Лету, но им того и надо, ибо они славы не искали. А нам зато следует смотреть святым за спину: кто, мол, там? На какой почве, из какой среды выросло то диковинное растение, которое называется святостью? Из каких камней построен град, стоящий наверху горы, град, не могущий сокрыться? Это нужно для многого. Для того, например, чтобы повседневность обрела сакральный смысл. И чтобы не только большое добро, но и малое добро было вознаграждено пониманием и благодарным вниманием. Чтобы мы не только великих видели, словно они одинокие пальмы в пустыне, но среду, воспитавшую великих, поняли и оценили.

Одним словом, лежал бы Илья на печи калекой до самой смерти с бессильными, как плети, ногами, если бы не калики перехожие, попросившие у него напиться. И не было бы у Руси ни славного богатыря, ни на старости – святого схимника. А калики-то, заметим, безымянные. В этом вся соль.